Вдруг, осекшись, старик опустил голову и снова громко заплакал. Потом, не поднимая головы, опять заговорил:
– Прости, Отче! Прости, мой хороший! Прошу Тебя, приди ко мне, поговори со мной! Помоги мне, Отец! Дай дожить хотя бы до апреля!
Егерь ещё раз вытер платком глаза, перекрестился, затем, резко развернувшись, зашагал прочь от образа.
Над селом уже давно взошло Солнце, и теперь оно давало такой ослепительный свет, что казалось улица раскалилась добела. Всему виной был снег, месяц назад покрывший двухметровым слоем всю округу. Большая часть домов в деревне уже опустела, и дворы с дорогами не чистил ни кто. Всё это создавало вокруг такую белизну, что можно было легко заработать слепоту снежную.
Тишина же стояла удивительная, слышно было, как трещат от мороза деревья около дома и брёвна, из которых построена изба. В такие холода местные обитатели даже нос из своих хат не высовывают, чтобы не отморозить.
Из двух десятков домов этой деревни, лишь в четырёх ещё кто-то жил. Три жилые избы стояли на самом въезде в село. В них проживали: престарелые Галина и Валерий Назаровы, глухая старушка Тамара Петровна Андреева2, а также православный батюшка отец Епифан, тоже очень старый и одинокий. У Епифана прихода не было уже давно, но в своём доме он принимал всех захожан, которые иной раз решались на исповедь.
Четвертый дом – это изба Ивана Карпыча. Она находилась на совершенно противоположном конце поселка и, к тому же, в отдалении. Хутор, по-другому не назвать.
Больше тридцати лет Карпыч проработал в здешнем колхозе егерем. Много леса спас от пожара, ещё больше живности от браконьеров. Вся округа его знала, а некоторые даже боялись. Появлялся он всегда неожиданно, словно из-под земли. Местный лесной массив Иван знал, как свои пять пальцев, его даже иной раз «лешим» величали. А как не стало СССР, так и хозяйство загнулось. Старик же оказался ни кому не нужным, разве что супруге своей любимой, Евдошеньке.
Вслед за колхозом стала умирать и деревня. Уж больно неудобное тут место. До ближайшего крупного населенного пункта – города Норильска – семьдесят километров. Дороги очень плохие, постоянные проблемы со связью (ни радио, ни телевидения, ни телефона). Лавка продовольственная была, правда, но и та уже давно закрылась.
Так что наш старый егерь и в самом деле оказался в очень скверном положении, оставшись один-одинёшенек. И для изменения ситуации хоть на грамм к лучшему, помощь Высших сил ему была просто необходима!
Пёс Шарик скромно жался к небольшой кухонной буржуйке, которую Карпыч иногда протапливал книгами для лёгкого сугрева. От печурки ещё веяло остаточным теплом, едва ощутимым, но для собаки вполне сносным.