– Все там же и лежит.
– Да где? Не могу найти…
– В маленьких пакетиках!!
Два питбуля прыгают с лаем вокруг знакомого. Хозяйки стоят, увлеченные разговором, и не обращают на это внимания. Когда мужик попросил их убрать животных, одна их хозяек сказала.
– Ну, прыгают, ну, лают. Что вы боитесь? Они же без намордников!!
Данька, Санин сын. Идет с отцом на лыжах, путь им пересекает лисий след. Саня останавливается, показывает.
– Вот, Даня, смотри, вот это след лисы.
Данька посмотрел. Потом важно заявил.
– Нет, это не лисий след. Это или белка … – ребенок помолчал, подумал – или лось!
Одно время Егор после каждого слова требовал подтверждения. Звучало это так – да, пап?
Вот я ему говорю – буду звать тебя теперь Дапап.
– Пап, а почему Дапап?
– Потому что ты после каждого слова спрашиваешь – да, пап?
– А, понятно. Теперь я буду Дапап. Да, пап?
Из книги о Живом Боге, Порфирии Корнеевиче Иванове. «Потому он и попал в молодости в тюрьму, что украл где-то сапоги, потом продал их, потом пропил, а на пропое этих вырученных денег и попался. То есть был смекалистый, сообразительный юноша.».
Егор, в Лосинке, возле костра, увидев горящий сучок с возмущением кричит – «Ну кто кинул в огонь мой молниеметатель?»
Звонит телефон, Егор берет трубку, я в легком обалдении слышу разговор.
– Да, пап. Привет, пап. Папа? Папа дома. Сейчас.
Подходит, протягивает трубу.
– Пап, там тебя папа спрашивает.
Оказалось – Санек.
Характеристика крайней степени опьянения Санька, когда он девочку не отпускает, но и сказать уже ничего не может. Только пальцем показывает: Джейн – Тарзан …
Дома у Лесина, во время одной из безумных пьянок, некто Дьячок разбил головой бачок унитаза. После чего обычное дело превратилось в целый ритуал – надо было набрать в специальную кастрюльку воды и слить так, чтобы не затопить соседей внизу. Когда очередному гостю в ярких красках описали, как и что делать, друг Лесина Трехконечный проснулся, поднял палец и с гордостью произнес.
– Все продумано до мелочей!!
На бульваре Рокоссовского останавливается машина, и двое парней приглашают женщину попить коньяка. Та лезет в салон, недовольно вздыхая.
– Знаю я, чем все это заканчивается.
Самый великий шаман Москвы – Дима Рыжий. Как напьется, камлает каждому прохожему, то есть бьет ему в бубен.
Ныне покойный Варан (Сергей Варакин) в вытрезвителе слушает укоры врача.
– Ну зачем же вы так пьете?
– Я все знаю, я сам врач…
– Я тоже врач, но я же так не пью…
– Ты не врач…
– Я не врач?!
– Ты не врач. Ты – х. яч…
Стоим с поэтом Николаем Старшиновым на балконе, смотрим вниз. Там гуляет облезлая дворняга. Николай Константинович кивает на нее.
– Вот у этой собаки есть друг. Так вот когда у нее течка начнется, со всей округи прибегают кобели, а он их не пускает. Так вот смотришь, его рвут – кто за лапы, кто за бока, он потом несколько недель отлеживается. Но возвращается к ней. Такая любовь у них потрясающая, просто удивительно, такая верность замечательная, людям бы у этого кобелька поучиться. Нежная, можно сказать, возвышенная, тонкая любовь, восхитительно, просто восхитительно…
Я стою, как уважительный ученик, киваю головой, запоминаю рассуждения мастера о любви. Он же после паузы невинно так добавляет.
– Да, вот такая у них любовь…она еб….я, наверное, хорошо…
Занятный человек – поэт Подушкин. Говоришь ему.
– Ты, Подушкин, говно, козел, подонок, скотина, сволочь, подлец, мерзавец, негодяй, гнида, тварь, но стихи у тебя хорошие.
Стоит, соглашается, кивает, довольный. А вот попробуй сказать наоборот – дескать, человек ты прекрасный, но стихи у тебя плохие. Тут же в морду получишь…
Егор поехал вместе со мной в Подосинки, на несколько дней. И вот после общения с буйным пьяным лесным народом, уже перед отъездом, вижу, что лежит мой ребенок на спине, смотрит в небо и тоненько что-то поет. Прислушиваюсь. Слова песенки такие – пиииииз…ц, пиииии…ц…
Плющ приволок в лес девочку в босоножках и, как джентльмен, отдает ей свои сапоги.
– Ты бери, они, правда на три размера больше, но ничего. И что мокрые внутри, ничего. Не бойся, это не вода, это я в них просто три дня по жаре ходил без портянок…
Жена Машка делает мне комплимент.
– Ты на кота похож.
Я растаял, думая, что хоть под сорок лет приобрел