И было от чего.
В этот раз, их международный экипаж "с миру по сосенке", как выражался командир Саня Берëзкин, был исключительно мужским.
А вчера, на спор, все мужики полностью обрили себе головы. Да и рыжих среди них не водилось.
–Значится так, – Юрка сказал рыжему волосу, подражая Владимиру Высоцкому, – запишем тебя в загадки.
Чего-чего, а загадок на МКС хватало. Это был первый Юркин полëт, а он привык уже ничему не удивляться.
Вот, вчера, ему всë мерещилось, что за ним кто-то подсматривает, когда он ковырял в носу.
Ну, и дëрнул пальцем. И кровь тяжëлыми каплями в невесомости воспарила к… ну, к верху.
Юрке было привычно думать про верх и низ, которых, здесь, в невесомости, совсем не было.
А ещё, ему было приятно думать о Кате.
О Кате он думал гораздо чаще, чем о невесомости. Тем более, что невесомости у него теперь было много, а Кати не было ни одной.
То есть, там, на Земле, Катя – одна, единственная, конечно, была. И ждала его. И плакала вечерами.
Катя всегда много плакала. За это Юрка и полюбил еë.
Когда она тихонько всхлипывала, то нос, уши, брови у Кати становились красными, и такими трогательными, что Юрка еле сдерживал себя, чтобы не кинуться к ней, и целовать, целовать, целовать…
Успокаивать эти красные припухлости на милом Катином лице.
Юрка прижал горячий лоб к иллюминатору. А рыжий волосина, как назло, прилип к его лбу.
–Фууу, гадость какая, – космонавт отскрëб рыжего наглеца со лба, и понëс к утилизатору, но…
Палец Юркин, сам собой, зацепил кончик рыжего толстенного волоса, и дзинькнул им, как струной.
Запахло земляникой. Нет, не совсем земляникой, а мылом земляничным, которое Катя любит. Ну такое, самое дешëвое, из детства.
Тогда, давным-давно, в их деревне Тополëвке, Катина бабушка скупала это душистое мыло, и складывала его во все шкафы и сундуки, чтобы бельë вкусно пахло летом.
Нет, не летом пахло, а запах лета был повсюду.
И теперь, Катя всегда пахла этим мылом, и земляникой, и летом.
Точно! Юрка, даже, подпрыгнул от догадки, насколько это, конечно возможно, прыгать в невесомости.
Ему всегда, ещë с детства, казалось, что когда Катя плачет, то на еë лице появляются красные землянички. И ему всегда-всегда хотелось их поцеловать, чтобы понять – сладкие ли они.
Конечно, ни в какой утилизатор Юрка этот волос не спустил. А спрятал в кармашек футболки, поближе к сердцу.
Одной загадкой на МКС для Юрки стало больше. Ну и пусть. Лишь бы, пахло земляникой.
*
Ночью, ему снились земляничные полянки, их с Катей корзинки, заброшенные Юркой в крапиву и…
Ну, всë что тогда в лесу было у них, всë снилось.
Только, не так, как он это помнил, а, будто-бы, из лесу, с опушки кто-то за ними с Катей смотрел, сидя на пенëчке, и кхекал так, по-стариковски, с удовольствием. Чудно.
*
Утро у Юрки не задалось. От слова совсем.
Он провалил два теста из трëх, был рассеянным, невнимательным.
Саня Берëзкин поймал Юрку за руку, и отбуксировал к медикам.
Медотсек на МКС никто не любил, из суеверий, конечно. Считалось, что если ты туда попадëшь, то…
Короче, когда Юрку, хохоча, и тыкая, в какие-то, только ему одному ведомые, точки на его теле, Гевин, американский врач-хиропрактик, ломая свой английский язык, прогудел ему в ухо.
–О'кеюшики, Юура, томеление душьи, лубовный джар,… поджар, – Гевин щëлкал пальцами, вспоминая русские слова, – ты здорьëв, как бык, но влублон, как.. тельонок.
Гевин захохотал, довольный тем, что умеет так остро шутить на дремучем русском языке.
Потом, он вытолкал Юрку взашей, а Саня остался в медотсеке, чтобы согласовать с Гевином его, Юркино лечение.
–Брому мне не сыпьте в компот, – проорал Юрка, удаляясь на свой пост, – знаю я вас.
В спину ему ударил громкий смех товарищей, оценивших всю комичность ситуации.
Подсыпать бром в космическую пищу. Как?! Всë запаковано, запаяно, проверено лазером. Даже микроб не просочился в еду, не то что "либидоуспокоительный" порошок.
*
Вечером, засыпая, Юрка достал рыжий волос, и зацепил его вновь, желая услышать запах земляничного мыла.
Но… В нос ему ударил запах пота. Его, Юркиного седьмого пота. Того самого, с которым он жил все эти годы, воплощая свою детскую мечту – быть космонавтом.
Тогда, в его далëком детстве, все ребятишки говорили, что они хотят быть космонавтами.
А Юрка, не говорил. Никогда. На вопрос: "Кем ты, Юра, хочешь быть? Наверное, космонавтом, как Юрий Гагарин?", Юра всегда отвечал: "Таксистом я хочу быть".
Потому, что всей душой, всем сердцем, он хотел быть, именно, космонавтом. И никем больше. А говорить об этом вслух. Ну,