Эта была осень 1966 года. Всё, что мне на самом деле запомнилось: ласковый красно-оранжевый свет солнца, что обнимал широкое поле перед нашим стареньким домом в Мичигане. На заборе были вечерние капли росы, вдоль забора, к вечеру постоянно шуршали какие-то грызуны. Я растирал влагу на пальцах, поднимал руку к небу, и ощущал как за несколько долей секунд она становилась сухой.
Мы все были готовы, положить нашу жизнь, нашу молодость – ради великой цели человечества, освоить космос. Эти мысли ушли сразу, как мы оказались в космосе, и больше не появлялись в голове. На самом деле, мы готовились к тому – чтобы весь полет как можно более сдержаннее «хотеть» обратно.
Не нужны были ни крепкое здоровье, физическая подготовка, знания – ничего этого не нужно в космосе. Только нервы и терпение. С русскими мы познакомились лишь на погрузке в машину. Они знали на английском какие-то общие фразы, но как только преодолели орбиту – мы говорили, каждый на родном, и нам вообще не надо было перевода.
Засекреченная миссия. Словно случайно подобранная команда экипажа. Открытый космос. Легкий хаос в компетенциях. Но главный – Стоцкий Андрей, советский ученый, офицер – 55 лет. Все слушали его, он не слушал никого, и с виду – не казалось, что для космоса он слишком стар. Его первый заместитель – Юрий Береговой, второй – американец Лео Буш. О них нечего сказать.
На нашем корабле был цех растениеводства во главе со славным парнем Иваном Барашко – на случай, если не останется кислорода, планировалось рассадить джунги; отдел медицинских наук (Фреди Стоун), с лекарствами со сроком годности, а после него – томы и заготовки по народной медицине. Отдел солдат, на случай космической войны; отдел связи, отдел аналитики, отдел прогноза (состоящий полностью из красивых женщин, видимо на случай плана заселения новой планеты), и отдел телескопирования – мой отдел.
Да, телескоп типа Хаблл, придумали и сделали намного раньше. Вообще – презентация научных открытий, приходит в мир, с запозданием на 20-30 лет. Сначала, новые игрушки для военных. Так что мы летели на самом передовом космическом корабле, способном обеспечивать свою жизнедеятельность более 50 лет (так говорили советские ученые).
Все знали только одну цель нашего путешествия – долететь как можно дальше, и вернуться обратно. Конечно попутно собрать при этом, какие-нибудь уникальные открытия для лечения смертельных болезней и создания новых двигателей на земле.
Мы двигались на уникальном реакторе, созданном профессором Петровым всего один раз на земле. Честно говоря, мы должны были взорваться сразу от таких мощностей. Ни до, ни после – таких реакторов не делали, хотя кто нам об этом скажет.
Через каждый миллион километров мы оставляли роботов-спутников, чтобы не терять сигнал с Землей. Поначалу, сообщения доходили за месяц, и на шестом роботе – мы не дождались сигнала и отправились дальше.
По земным меркам, через 2 года мы были на границе Солнечной системы, вместо ожидаемых 20 лет. Наш корабль «плыл» всё быстрее, постоянно набирая скорость. Мысль того – что на обратном пути, такой скорости не будет, или у нас кончится топливо – ужасно пугала.
Все планеты были очень похожи и не различимы невооруженному глазу, лишь разный по мерцанию, яркий или тусклый свет, выдавал признак «движения». Словно мы не «висим» где-то на одном месте, а реально двигаемся.
«Что мы успеем тут изучить? Если не останавливаться, не всматриваться, не приземляться, и не брать образцы» – думаю, именно так считала «элита» нашего корабля, ученые и офицеры.
1 апреля 1970 года, мы встретили большое радиационное облако – зонды, летевшие впереди нас на расстоянии 100 тысячи километров на случай «невидимой» угрозы, один за одним подвергались деактивации.
Показатели радиоактивных волн зашкаливали, и мы несколько раз проходили их обходным путем: скорость менялась, корабль трясло, у людей ухудшалось самочувствие, становилось очень жарко.
Ровно год, мы провисели «в раздумии» практически на одном месте. Наши ученые научились определять радиационные облака на карте, наложили на телескоп фильтр и поняли: они повсюду, дальше хода нет.
В тот день, у меня как будто пелена с глаз спала: я слонялся по борту в поисках сигарет, и добрел до лаборатории растениеводства: «Иван, можно я что-нибудь из этих растений скурю?»
Иван дал мне Приму, и спросил, какие у нас варианты путешествия дальше, минуя радиацию.
«Как он узнал?» – думал