Долгое эхо разлуки. Ирина Брестер

ле.

      Слова пусты. Отвержены

      Мерилом сотен разных судеб.

      Слова в огне обречены

      Гореть – туда их бросят люди.

      Слова так жгут, приносят страх

      И боль, что выплакать – столетье.

      Кто за себя один в ответе,

      Тот далеко, в чужих мирах…

      – Опять бередишь струны? – вошедший командир экипажа критически оглядел сидящего на постели в мятой форме офицера. – И снова эту заунывную… Беда с тобой, Филатов!.. Беда…

      – Почему же, Василий Петрович? – Филатов выпрямил ноги. Гитару отложил в сторону. – Без музыки нам никак. Она досуг помогает скрасить.

      – Не думал я, что у тебя здесь досуг имеется, – Василий Петрович строго посмотрел на Филатова. – О деле надо думать.

      – Я и думаю. Но ведь не двадцать четыре часа в сутки…

      – Ровно столько. А если понадобится, то и больше.

      Филатов встал. Нервно заходил по комнате.

      – Ну, не могу я так! Работа, служба – это всё, конечно, правильно и нужно, но… Я же не такой!

      – А для чего ты, Саня, тогда здесь оказался? – суровым голосом задал вопрос командир. – Думал, жить будешь, как и прежде? Или тебе не объясняли, что здесь законы земные не всегда действуют?

      Василий Петрович Вязин – командир экипажа; высокий, прямой, с поблекшими от седины волосами, возвышался над Филатовым, точно стена. Непробиваемая, видимо. И смотрел всегда сверху вниз. Филатов частенько себя чувствовал неуютно под его прямым взглядом.

      Офицер… Горькая насмешка!.. Никогда он им не был. Назвался так, ради кучи. Вроде как по званию проходит, а на деле – тьфу!.. Но ведь взяли его, однако ж, благо послужной список велик. А что скрывается там, между строк? На это никто никогда не смотрит.

      Награды, герои… Сколько их там было, кто ж теперь разберёт… Десять лет, как от земли оторваны, в открытом космосе болтаются, будто мухи, подвешенные над потолком, в прочной сети заплетённые хитрым ловцом, с каждой минутой своего часа ожидающие. Командир успокаивает: мол, не отчаивайтесь, парни, всё будет хорошо. Десять лет ждали и ещё подождём. Главное – продолжать верить. Нас отыщут. Обязательно. По-другому быть не может. В этих просторах чего только не терялось. И всё, кажется, находили. «Космический мусор» – так окрестили сами себя члены команды. И значит, есть в том доля правды.

      Когда ровно десять лет назад отправлялись в полёт, никто не думал, что это может так надолго затянуться. Шли по заранее заданной траектории, прокладывали маршрут к искомой цели. Все люди опытные, в подобных экспедициях не раз побывавшие. Мог ли кто из них тогда думать, что однажды всё обернётся не так, не по плану? И в чём причина? То ли карта оказалась неверна, то ли расчёты собственные подкачали. Да мало ли, в чём там может быть дело! Кто разбирать теперь станет?

      Вновь и вновь просматривал командир нанесённый точными штрихами на глянцевом листе бумаги их путь. Ошибки быть не могло. Тогда почему же они сбились? И где тот пояс созвездий, к которому они должны были лететь? На карте чётко обозначен в северном полушарии. И добираться, казалось, не так уж далеко. Восемь месяцев ставили срок – туда и обратно. А что в итоге получилось? Расчёт неверным оказался?

      Десять лет в просторах космоса. Десять долгих, мучительных лет!.. Назад не повернуть. Командир сказал: приказ не выполнен, возвращаться невозможно. Вот и приходится теперь блуждать в оковах этого межзвёздного пространства, где каждый новый шаг – очередное падение в пустоту и бесконечность… И где границы отыскать, когда их вовсе не бывало?..

      С Землёй связаться пытались много раз. Нет ответа. Приборы вышли из строя. Разбирали, смотрели – никакой поломки не обнаружили. А всё одно – нет сигнала. Чудеса? Да нет, просто законы в космосе другие – не те, что на Земле…

      Мы по пятам холодным днём,

      Дождливым сумраком обманным,

      Следы в пути искать пойдём,

      Что укрывают сны туманные.

      И твой вопрос разбудит ночь

      И оживёт слезами красок.

      Я не отвечу. Не прочтёшь…

      В предназначении – отказано!..

      – Ну, хватит уже! – голос протестующий звучал при этом вполне миролюбиво. – Видишь, я сам в этот раз к тебе пришёл.

      – Что ж я – не человек разве, что мне в посещении уже отказано? – Филатов смотрел на командира исподлобья. – В карцере уже третий день сижу почти что в одиночестве.