На моих коленях свежие страницы нового романа жадно глотают холодные капли.
– Тысяча извинений, – я вздрогнула от мягкого бархатного баса прямо над головой, – не подвинетесь?
Вокруг было не менее трех абсолютно свободных и насквозь мокрых лавок. И почему же кто-то желает «вытереть» именно мою?
Я резко подняла голову – рядом стоял молодой парень, высокий и стройный, не старше двадцати лет. Его черная плащ-накидка, словно с последней цирковой распродажи, не смотря на дождь, была абсолютно сухой. А вот поля насквозь промокшей деловой шляпы угрожающе клонились вниз. На бледном лице, как сапфиры на снегу, сияли яркие голубые глаза. Длинные, почти до пояса, огненно-рыжие волосы промокли до последнего кончика. Сколько лет преподаю в университете, все равно не могу запомнить всех своих студентов. Во время сессии, горячей поры зачетов и экзаменов, моя память на лица часто дает сбои. Ума не приложу, как можно было не запомнить эти рыжие волосы и небесно-голубые глаза? Такой дерзкий союз огня и льда. Наверняка пришел за зачетом.
– Присаживайтесь, – улыбнулась я, посчитав его одним из своих студентов.
– Благодарю! – кивнул он, желая скорее начать разговор, – погода глаз не радует! Всех троллей смыло!
– Да, огорчение! – уместно подкорректировала я, подразумевая под «троллями» возмущенных мокрых воробьев, жавшихся под лавочкой, – вы с курсовой…
Я не закончила, уставившись на его тонкие запястья. Точнее, на пару тяжелых серебряных браслетов, обвившихся вокруг них блестящими змеями. Из раскрытых ртов, словно ядовитые жала, торчали обрубки крепких цепей. Наверное, это был признак особого положения в современном молодежном обществе. А может, парень просто не знал, как их снять.
– Любопытнейшая вещица, – он указал взглядом на книжку, беспомощно мокнущую в моих руках, – впрочем, прочтите пару страниц из середины, и еще столько же в конце. А остальные пусть смоет дождь. Неужели столь интересно?
– Нет еще… – покачала я мокрым зонтиком, имея в виду, что начала читать всего пару дней назад.
– Кстати, то, что пишите вы еще хуже, – перебил он меня приятным бархатным басом, – ничего личного. Какие книги, такие судьбы!
Бах! Я оскорблено захлопнула свой недочитанный роман, в стороны разлетелись мельчайшие брызги. С чего он взял, что я тоже что-то сочиняю? Ведь и действительно пишу, но только мало кто читает! И как догадался, что за книга сейчас в моих руках?
– Как это мило! – отметила я, бросив свой самый оскорбленно-недовольный взгляд в эти наглые синие глаза под длинными огненными ресницами, – так сколько, говорите, у вас осталось пересдач?
– Тысяча химер, простите, – неуклюже улыбнулся он, вероятно вовремя вспомнив о своем еще не полученном зачете, – не хотел вас обидеть! Вы пишете сказки, совершенно не веря в чудеса.
Он ловко снял свою промокшую шляпу и бесцеремонно выжал ее в ближайшую лужу. Я притворилась, что не заметила, как часть брызг полетела в меня.
Странно, жаркое солнечное лето сбежало из города всего пять дней назад, а мой собеседник сидел такой бледный, словно первый ноябрьский снег. На его пальце блеснуло тонкое серебряное кольцо, острый осколок яркого бирюзового камня был зажат между двумя змеиными головами. Очевидно, старинная семейная реликвия.
– Ближе к делу, Кира, – он выбросил шляпу в ближайшую урну и продолжил таким вдохновленным тоном, будто снова собирался меня оскорбить, – ваша электричка опаздывает, но не сильно. Бабуля вот-вот снимет со стоп-крана свою авоську. И, чтобы скоротать минутку, предлагаю меняться не глядя!
– Что?! – выпалила я, ошарашенная поведением бабули, и боясь нечаянно обменять кошелек на его промокшую шляпу.
Незнакомец накинул безразмерный капюшон своего черного плаща. Половину лица проглотила тень, электрически-голубые глаза вспыхнули, как у кошки. Наглый незнакомец, разозливший и перепугавший меня вконец, совершенно забывал моргать.
– Гоблинское тряпье! Плащ не промокает и не горит, хозяин всегда сух и цел, – коротко объяснил он беспомощность законов физики, – итак, обмен не глядя!
С последними словами он выхватил из моих рук не читанную книжку, вытащив из-за пазухи стопку потрепанных тетрадных листов, синих от ровных строк школьного почерка.
– Что… за? – я изумленно уставилась на новоявленную макулатуру, за моей выпрямившейся спиной закашлял гром, – если это ваша курсовая работа, то вчера был последний срок! И вообще, нужен печатный вариант!
– О, нет-нет, – ответил он, указывая на листы горящим небесным взглядом, – это гораздо интереснее кинематических схем и диаграмм плавкости!
– Так вы все-таки не сдали курсовую? – начала я.
– А вы все-таки мне не верите? – закончил он, торжественно вручая мне всю кипу, – хотя, как же вы мне поверите, если вы не верите даже в меня…
Я громко недовольно цокнула и принялась