– И что там такого? – спросил Толуман, поглаживая подбородок. Надо же, стала расти бородка, а бритвы не взял.
Мама улыбнулась: – Твой отец тоже оброс, пока мы путешествовали. В большие холода неудобно бриться, и за день борода вся обмерзала. Только у него была светлее, чем у тебя.
Она повернулась к ущелью.
– Ты уже взрослый и должен знать это. Там, наверху, высшая точка плато. От него три километра к северу и три километра к югу. Три километра к западу и три к востоку. Под плоскогорьем богатейшее месторождение платины, возможно самое крупное в мире… – Мать снова лукаво улыбнулась: – Ты знаешь, сколько она стоит?
– Дороже золота, – машинально ответил Толуман. И ахнул. – Мама, откуда ты знаешь?
– Мне показала старшая рогна. А я приводила сюда твоего отца. Теперь знаешь ты и твоя сестра, за морем в Канаде. Ты помнишь, о чем отец мечтал?
– Великая северная магистраль, которая объединит свободные народы Севера, – все еще потрясенно сказал Толуман. – Он довел линию до Фэрбанкса на Аляске, а дальше стройка застопорилась. Никто не хочет рисковать такими огромными деньгами.
– Деньги здесь, – немного грустно сказала мать. – Взять их нелегко, но это будет ваша проблема. Нет никаких гарантий, что магистраль будет построена. Вероятность едва двадцать процентов. Но это желательно, иначе Темные века придут намного скорее… Что это?
Тихое гудение послышалось сверху, и пасшиеся лошади подняли головы. Какой-то летательный аппарат появился с запада (Толуман сразу определил направление), проплыл над долиной и скрылся за отрогами на востоке.
– Надо же, – удивился Толуман. – Похоже на глайдер, слишком быстро и тихо для вертолета.
До появления аккумуляторов на сверхпроводниках такие летающие машины были скорее игрушками. Но и теперь оставались дорогими, и Толуман с завистью проводил ее взглядом.
– Хорошо бы и нам завести такой, – усмехнулась мать, – а то две недели на лошадях. Ладно, собирайся. Едем обратно.
Толуман привычно убрал палатку и навьючил лошадей. Сел на своего мохнатого якутского конька, а мама ловко вскочила на другого. Поехали. Толуман временами качал головой: неужели он теперь богатый человек?
Они двигались вверх по долине – на восток.
По проторенному следу шли быстрее, и к концу второго дня вышли под перевал. Перед последней котловиной с лесом мать остановила коня. Когда спускались здесь несколько дней назад, по ее лицу то и дело блуждала озорная улыбка, но теперь оно было хмурым.
– Кто-то впереди, – тихо сказала она, когда Толуман подъехал. – С Даром1.
Холодок пробежал по спине, даже приятный после стольких дней скуки.
– Я поеду вперед, – быстро сказал Толуман. Скинул с плеча отцовскую «Сайгу», снял с предохранителя и положил на луку седла. Толкнул пятками коня.
Когда объехал большой валун, в ноздри ударил запах дыма. Почуял бы раньше, если не безветрие. Из-под хилых лиственниц поднимался дымок, возле костра лежала какая-то куча тряпья… Толуман подъехал ближе.
Куча зашевелилась, из нее поднялась голова женщины. Растрепанные волосы, исхудалое лицо, безумие в голубых глазах.
– Это дикая рогна, – раздалось в голове Толумана. – Осторожнее! – Мать подъехала и остановилась сзади. Она крайне редко обращалась к сыну на безмолвном языке рогн.
– Что с тобой случилось? – спросила она вслух.
– Они бросили меня, – словно карканье вырвалось у женщины. – Я не ела несколько дней.
Кто они? Сразу вспомнился пролетевший глайдер.
– Бедняжка, – сказала мама. – Сейчас я дам тебе поесть.
Она спешилась и стала открывать тюк. Толуман хмуро глядел на исхудалую женщину, что в ней может быть опасного? Однако хорошо помнил наставления дядя Сэргэха, как важно держать оружие наготове. Он не слез с лошади, а пальцы как бы небрежно касались приклада «Сайги».
Женщина выпрямилась неуловимо быстрым движением, словно делающая бросок змея. Руки, которыми опиралась на землю, поднялись на уровень глаз… Холод теперь пробрал до костей, но Толуман рывком направил ствол «Сайги» на женщину и потянул спуск – как раз в тот момент, когда меж ладоней дикой рогны стал формироваться голубой шарик. В последний миг чуть опустил прицел.
Грянул выстрел, фонтан земли ударил из-под ног женщины, и она испуганно крутанулась, пытаясь сохранить равновесие. Быстро выправилась… и тут же окаменела, с еще приподнятыми руками. Мать Толумана стояла прямо, руки были воздеты, а глаза горели голубым огнем.
– Именем Предвечного света, – размеренно сказала она. – Именем Той, которую я недостойна назвать. Я отнимаю Дар, который в тебе извратили недостойные люди! Я снимаю с тебя наложенное этими людьми проклятие. Будь отныне обычной женщиной.
От ее ладоней протекла голубая струйка – прямо в лоб женщины. Та ахнула и закрыла лицо руками. Через некоторое время опустила их, губы дрожали, а по щекам текли слезы.
– Надо