И семь огромных замков
Ожидаемое сладкое горе
Навязало тугих узлов.
До смерти корыстный царь
Вложил всю отцовскую мощь.
За дверью он мечтал
Узреть омертвленную дочь.
Но к сильнейшему удивлению
Его ждало разочарование
Он увидел умиление
В освещённом очертании.
Двух недельный голод
И отсутствие воды
Мрак и жуткий холод
Не оставили Аида следы.
Царь, сдерживая слово,
Что дал самому себе,
Умертвить без крови,
Дочь, заточённую во тьме.
Едва ветра вдохнули
Аромат полевой ромашки,
Как вновь Данаю замкнули
В каменной башне.
Грозно прозвучал приказ
Властного царя Акризия
Спрятать её от глаз
Какой либо жизни.
Время незаметно пролетало,
Исчезая за высью
А царя грызть не переставала
Пророчество единой мыслию.
Быстро бежали недели
Спотыкаясь о дни
И что-то неведанное
Зажигали в башне огни.
Люди прокляли Данаю
Мол, злом она объята.
Ночами муками возгорает,
А днём воплощается обратно.
Но и иные мнения
У людей рождаются.
Свет – это умиление,
Когда Зевс к ней является.
Окрылённые месяца
Затмевали время мигами,
А освещённые чудеса
Мучили царя интригами.
Оборвалась нить терпения
И вновь пошёл он в башню,
А за закрытой дверью
Смерть отступила дважды.
Жизнь ослепляет мрак
И бьются два сердца.
Даная держит на руках
Маленького младенца.
Её лицо румяна
Она дитя питает грудью,
Голод дарует пищевую нирвану,
А жажда влажностью целует.
Царь попятился назад,
Схватившись за сердце.
Нет, не злом она объята,
А возлюблена Зевсом.
Душа потрёпанна львицей,
Будто когти об неё точит.
Акризий страшится,
Что исполнится пророчество.
Дочь, которую должен любить,
Царь намерен презирать.
И он решает погубить
Мать, кормящую дитя.
Но он страшится мести
Бога громовержца
Кара великого Зевса
Сжимает напуганное сердце.
Чтоб не быть проклятым,
Пусть убьёт их природа.
Оглушив истеричным хохотом
Пусть поглотят их воды.
Гнев безумного деда
К грудному внуку
Планирует победу
На зловещем досуге.
Когда дремало солнышко,
Под ночным покровом,
Царь в утлой судёнышке
Отправил несчастных в море.
Без еды и воды
И без управления
В ладонях беды
Их