Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
Чтобы нарушить хрупкое равновесие, достаточно легкого дуновения или прикосновения. Кажется, достаточно движения глаз или мановения пальцев. Именно так незаметно и будто из ничего родилась история цесаревича Борислава.
Началась она ссорой с матерью. Не то чтобы это было из ряда вон выходящее событие. Разлады и скандалы в августейшем доме случались часто, но ссора, став обыденностью, завуалировала судьбоносность. Дыхание судьбы никто не заметил. Даже императрица Ирина.
Она, мать Борислава, произнесла на повышенных тонах:
– Ты вмешиваешься в дела государственные! Но ты еще зелен! Ты не понимаешь!
– Как же я буду понимать, если вы не допускаете меня? – спросил с упреком сын.
– Рано. Тебе еще рано думать о делах государственных, – задумавшись, сказала императрица. – Ты не видел мира. Ты не покидал пределы своей страны. Поэтому ты не сможешь судить верно, – отчеканила она каждое слово.
– Но это же вы, ваше величество, и не пускаете меня, – упрекнул Борислав, еще не ведая какой тайный механизм запустил он, еще не зная, что часы новой для него истории начали отсчет.
Недолгое молчание воцарилось в зале.
Лицо императрицы осталось безучастным, но в душе она торжествовала. Именно подобного упрека она и ждала. «Попался-таки, – с досадой и насмешкой подумала Ирина. – Как он наивен, глуп, как и его отец… Бориславу тридцать, а он… Нет, престол лучше передать внуку».
Она обдумывала давно отстранение цесаревича от дел государственных именно сейчас, когда решаются задачи особой важности, когда нежелателен любой ум склонный к ажитации, а желателен ум холодный и расчетливый. Отстранить так, чтобы не показалось это намеренным.
– Хорошо, – тихо произнесла императрица, сделав вид, что смирилась с упреком. – Хорошо. Отправляйся в путешествие. И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше, а то я передумаю. Возьми жену, а детей своих… – Ирина манерно подняла указательный палец, требуя внимания. – А детей оставь на мое попечение. – Борислав хотел возразить. – Ни слова боле.
Ирина, повернувшись спиной к сыну, направилась к выходу, с силой распахнула створы дверей и остановилась. Ее взгляд острый, как игла, пронзил канцлера, согнувшегося в подобострастном поклоне. Старый плут подслушивал, решила императрица, ну, и пусть, пусть думает и говорит теперь, что угодно.
– Ваше императорское величество, – пролепетал канцлер.
– Что вы здесь делаете?
– Ожидаю вашей милости…
– Что?
– Прожект, ваше величество. Тот самый, о котором я осмелился говорить экстрактно…
– Я жду вас в своем кабинете. – И скорой походкой императрица покинула канцлера.
Эту холодную встречу и столкновение взглядов видел Борислав. И, когда дуэль завершилась, цесаревич спросил:
– Вы слышали наш разговор? Скажите, что мне делать граф?
– О, великий князь, я не советчик в подобных делах, но думаю, что ничего не случится, ежели вы последуете совету ея величества и отправитесь в путешествие. Считаю сие полезным обеим сторонам.
– Благодарю вас, граф.
Граф, сделав короткий и учтивый поклон, удалился.
…
Прожект Ирину не волновал. Она слушала канцлера рассеяно, скользя только по поверхности речей, и выхватывая из потока предложений основное. Императрица краем сознания все время возвращалась к Бориславу. Его образ всплывал, словно из темных вод. Но скрипучий старческий голос канцлера возвращал к реальности. И опять звучало в его устах слово «прожект», как тягостное воспоминание, о котором хочется забыть.
Было, кстати, в прожекте и здравое зерно, были и мысли не на пользу отечества. Старый плут знал, как подать блюдо, но, видимо, понимал, что провести государыню будет все сложнее и сложнее, и все ж уметь растворить ложку дегтя в бочке меда – это еще надо извернуться.
Поэтому прожект вновь остался прожектом. Ирина продиктовала канцлеру замечания по основным пунктам – так появилась еще одна бумага. Из экстратного прожект медленно превращался в документ подробный.
Ирина отослала старого царедворца. Она решила обратиться к фавориту: следует обсудить дела, не терпящие отлагательств. Жаль, фаворит был далеко. На южных окраинах империи он делал то, что велит она. Хотя это была неправда. Никогда так не говорил ее приближенный, даже не намекал. «Я делаю это ради пользы отечества», – вот, что сообщал в письмах фаворит.
Ирина села за стол. Надо, решила она, освободить голову от второстепенных дел. Мысли надо привести в порядок, став как чистый лист, что не исписан ненужными словами.
Императрица взялась за перо и строчки красиво стали ложиться на бумагу.
Она вспомнила, как в шутку говорила придворным, что пишет слишком много, даже очень много, больше, чем все ныне живущие мудрецы.
Луч