Любопытство подтолкнуло Селдена сделать крюк по пути к дверям, чтобы пройти мимо нее. Он отлично знал, что если Лили захочет остаться неузнанной, то постарается увильнуть от встречи, и его забавляла возможность проверить, как она с этим справится.
– Мистер Селден, вот так удача!
Улыбаясь, она шагнула к нему почти поспешно, наперерез. Кое-кто из протискивающихся мимо прохожих даже оглянулся на ее голос, ибо мисс Барт была способна поразить в самое сердце даже пригородного пассажира, спешащего на последний поезд.
Селден никогда не видел Лили такой ослепительной. Яркая прическа ее оживляла унылые краски толпы, здесь Лили была даже более заметна, чем в бальном зале. Под темной шляпкой с вуалью лицо обрело прежнюю девичью свежесть и чистый румянец, который уже начинал блекнуть после одиннадцати лет неутомимых танцев допоздна. Неужели и вправду – одиннадцати, удивленно подумал Селден, неужели она действительно отметила свой двадцать девятый день рождения, как уверяют ее соперницы?
– Вот так удача, – повторила она. – Как это мило, что вы пришли меня спасти!
Селден шутливо ответствовал, что это главная цель всей его жизни, и спросил, какого рода спасение она предпочитает.
– О, да что угодно – можем просто посидеть и поболтать на скамейке. Какая разница – присесть между котильонами или между поездами? Здесь нисколько не жарче, чем в оранжерее мисс Ван Осбург, а некоторые женщины – ничуть не уродливее.
Она рассмеялась, а потом объяснила, что оказалась в городе по пути из Такседо в Белломонт к Гасу и Джуди Тренор и опоздала на райнбекский поезд в три пятнадцать.
– И теперь до полшестого – ни одного. – Лили взглянула на крошечные, инкрустированные драгоценными камнями часики, укрывшиеся среди кружев. – Всего два часа переждать. А я не знаю, куда мне деваться. Горничная еще утром пошла за покупками и в час дня уехала в Белломонт, дом моей тети на замке, а я больше никого не знаю в городе. – Она горестно окинула взглядом вокзал. – И все-таки здесь жарче, чем в зимнем саду мисс Ван Осбург. Если вы располагаете временем, уведите меня куда-нибудь, где найдется глоток свежего воздуха.
Молодой человек объявил, что находится в полном ее распоряжении: приключение было слишком заманчиво, чтобы отказаться. Селден всегда был только благодарным созерцателем Лили Барт, его курс пролегал слишком далеко от ее орбиты, поэтому он с удовольствием воспринял неожиданную интимную нотку, сквозившую в ее просьбе.
– Не зайти ли нам в «Шерри» на чашку чая?
Она благосклонно улыбнулась и слегка поморщилась.
– В понедельник в городе столько народа – непременно встретишь целую толпу зануд. Мне-то, старой перечнице, уже все равно. Но это я старушка, а вы – нет, – сказала она весело. – Ужасно хочется чаю, но нет ли места потише?
Селден улыбнулся в ответ на ее лучезарную улыбку. Ее осмотрительность привлекала его почти так же, как ее неблагоразумие, он был уверен, что и то и другое – часть тщательно продуманного плана. Он всегда судил о мисс Барт с точки зрения «доказательства замысла»[2].
– Ресурсы Нью-Йорка довольно скудны, – сказал он, – но сначала я найду экипаж, а там что-нибудь придумаем.
Он сопровождал ее сквозь толчею отдыхающих, мимо девушек с землистыми лицами в нелепых шляпах, плоскогрудых женщин, сражающихся с бумажными свертками и пальмовыми веерами. Неужели мисс Барт одной с ними расы? Сей убогий и неотесанный слой рядовых представительниц слабого пола заставил Селдена еще раз подумать об уникальности, исключительности Лили Барт.
Быстротечный ливень напоил воздух свежестью, все еще висящие в небе облака давали влажной улице спасительную прохладу.
– Как чудесно! Давайте пройдемся немного, – сказала Лили, едва они покинули здание вокзала.
Они свернули на Мэдисон-авеню и пошли пешком в северном направлении. Она ступала рядом с ним широким легким шагом, и Селден явственно испытывал блаженство оттого, что она так близко. Изящная форма маленького ушка, приподнятая кудрявая прядь – ни один художник не создавал подобного, – длинные черные ресницы, густые и прямые. Все в ней было исполнено энергии и изящества, силы и красоты. Он смущенно чувствовал, что ее сотворение обошлось мирозданию недешево: должно быть, великое множество неказистых и уродливых людей