Другая машинка как сокровище хранилась у бабушки Маши и была совсем иного рода: старая, механическая. Для того чтобы напечатать слово, нужно было с большим усердием стучать по клавишам маленькими пальцами. Если удар получался недостаточно сильным, буква оказывалась бледной или не оставляла следа вовсе. Может быть, именно из-за того, что эта машинка поддавалась мне с таким трудом, я куда лучше помню, что именно я на ней печатал (пальцы ведь часто помнят лучше, чем глаза, язык и уши). А печатал я вот что: брал старый дедушкин «Атлас офицера» со звездой и открывал первую страницу. Смотрел на условные обозначения и отпечатывал на бумаге «Смешанные леса». Затем пересчитывал значки смешанного леса на первой карте атласа и вбивал, например, «34», после чего следовал следующий значок из условных обозначений, следующее число, а когда все значки из условных обозначений были пересчитаны и инвентаризованы, можно было перелистнуть страницу и начать делать то же самое с новой картой – это была награда. Я никогда не начинал работать с середины атласа, а упорно шел страница за страницей (эта ужасная склонность к последовательности сохранилась во мне до сих пор)… я не помню точно, но, думаю, не сильно совру, если скажу, что я произвел «учет» не более пяти карт, в то время как в атласе их было несколько сотен. Бесконечность этого труда меня не пугала (кажется, и это сказалось в дальнейшем: я легко начинал большие романы, но ни одного еще не дописывал до конца). Такой «учет» и работа за печатной машинкой были столь увлекательны, что иногда я готов был забыть и о биологических потребностях, включая походы в туалет, что пару раз привело к досадным казусам в раннем детстве (печатать я стал гораздо раньше, чем пошел в школу). Теперь вы видите, что с раннего детства я любил печатать, но то, ЧТО я печатал, свидетельствует скорее о том, что мне стоило стать бухгалтером или каким-то учетчиком, а не писателем (увы, в 13 лет, когда меня впервые обуяла писательская горячка, я не задумывался об этом, а ведь мог бы уже тогда понять, что писателем мне стать не судьба). Когда я проводил время со старой печатной машинкой у бабушки Маши, я считал себя пятилетним «вундеркиндом» и думал, выстукивая очередное условное обозначение из дедушкиного атласа (настолько тяжелого и большого, что я до сих пор поднимаю его с трудом), что стану ученым, «профессором»…
В сущности, Брэдбери прав. Почти все свои удачи и неудачи мы можем объяснить, заглянув в детство. Нельзя ли разглядеть причины моих неудач на писательском поприще уже в том пятилетнем возрасте и печатных машинках? Что такое печатная машинка? Можно сказать, это что-то устаревшее. Настолько же устаревшее, как ремесло писателя. Я не хочу сказать, что современной литературы не существует, но, согласитесь, с появлением интернета, кинематографа и постструктурализма позиция автора (такого, который когда-то мог написать «Войну и мир» и прославиться в первую очередь содержанием своих книг, а не тем, что по ним сняли «Игру престолов») несколько пошатнулась. Конечно же, появились новые авторы и совсем другие позиции. Например, блогер. Блогеры – герои нашего времени. Но моя проблема в том, что я так и остался со старой печатной машинкой (пусть ее и заменили компьютер и программа «блокнот», которые тоже успели устареть). Перебирая пыльные дедушкины книги, я продолжал печатать, как будто бы ничего не произошло. У меня до последнего не было аккаунта в «Фейсбуке», и я не зарегистрирован в «Инстаграме». Меня никогда не привлекала идея вести «Живой журнал» или писать для интернета. Литература для меня нечто, к чему можно прикоснуться, поднявшись на второй этаж читального зала и вынув с полки неизвестную или же, наоборот, слишком известную, ставшую опасно понятной книгу…
Но есть и еще кое-что. Я уже говорил, что с 13 лет меня иногда посещали приступы писательской лихорадки. Пару раз я даже начинал писать романы, но мне ни разу не удалось не то чтобы закончить хотя бы один из них, но даже просто продолжить писать. Впрочем, также я не продвинулся далеко и в инвентаризации дедушкиного офицерского атласа… Фактически эти «романы» состояли исключительно из начала, но, начав, я никогда не мог выразить четкую идею и развить сюжет, и мои замыслы были похожи на сотни дедушкиных карт из середины атласа, о которых я знал только, что они есть, что они яркие, большие и интересные, но не более того. Одним словом, романы, так же как и карты, мне не дались… Зато с короткими формами, с рассказами, дело пошло гораздо лучше. Я написал первый и единственный сборник рассказов, будучи подростком, и назвал его «Сказки для детей старшего школьного возраста». Рассказы эти до сих пор нравятся мне, но сборник так и не увидел свет, не считая пары чувствительных комментариев на устаревших сайтах с названиями вроде proza.ru. Надо ли говорить, что в то время меня не особо заботила судьба моих рассказов – важно было писать. Если чей-то отзыв и имел для меня значение, то это был отзыв девушки, к подъезду которой я приходил