Почти потеряв самообладание, он бежал по шпалам, в сторону восходящего солнца, изображая из себя курьерский проезд. Но если не всё, то этот его забег, его закончился удачно. Его остановили путевые рабочие и объяснили, что не стоит куда-то там бежать и при этом мешать ремонтным работам по замене шпал.
Одна из путейщиц, тридцатилетняя Василиса Акнокарова, почему-то, судорожно глотая слюну, тихо и томно сказала ему:
– У вас, оказывается, Аркадий Дмитриевич, такие большие и красивые… глаза.
Ничего не ответив на такой вот несуразный комплимент, он оглядел себя с ног до головы и определил, что он совершенно голый. Если конечно не считать фуражку на голове верхней одеждой.
В общем, заботливые путейцы обмотали его трепетное тело тряпками, служившими обтирочным материалом, показали Палахову, где находится его дом. После этого, Аркадий Дмитриевич, конечно же, пришёл в себя. Но не целиком, а фрагментами. В душе он понимал, что голым, абсолютно без одежды, на железнодорожных путях могут появляться только поезда, и совсем не потому, что им абсолютно нечего на себя надеть. А человек, к примеру, не пассажирский экспресс, а высокоразвитое существо. Ему обнажатся никак нельзя. Аморально, безнравственно, неприлично даже в том случае, если есть, что показать.
А на следующий день при встрече с командиром дивизии генерал-майором Курмечкиным, ему пришлось немного оправдываться за свой опрометчивый поступок. Но все слова Плахова самый большой начальник части имел свой нерушимый и железобетонный контраргумент.
– Я глубоко уважаю занятия физкультурой и спортом, – заверил почти бывшего подчинённого командир дивизии. – Но если вы решили, Аркадий Дмитриевич, совершить пробежку по железнодорожным шпалам ранним утром, то можно было бы, хотя бы, надеть на себя трусы, а не офицерскую фуражку. Но я вас… тебя, Аркадий, пригласил к себе совсем по другому поводу.
– Я в курсе, Михаил Ефремович. Я уже это почти… пережил.
– Вот и хорошо. К слову замечу, что у нас, в части, после вашего ухода будет гораздо больше женщин, сохранивших лебединую верность своим мужьям. Частично в этом тоже кроется причина вашего ухода от… нас.
– Прошу, конечно, прощения, но вы, товарищ генерал-майор, рассуждаете, как гражданин Соединённых Штатов Америки или тех европейских стран, которые они капитально подмяли под себя.
– Это как же ты смеешь, Палахов, оскорблять меня и сравнивать с какими-то придурковатыми Рембами! – Курмечкин вскочил с кресла, сверкая жёлто-зелёными глазами. – Меня боевого российского генерала сравнить чёрт знает с чем! Кто же тебя такого вот мерзкого права удостоил? У тебя нет никаких полномочий и рекомендаций свыше меня оскорблять!
Понятное дело, Палахов смутился, чуть-чуть опешил, извинился и дал пояснение по поводу своих таких вот сравнений.
Самым