Она была липкой на ощупь и чуть прохладной. По-прежнему не открывая глаз, он приник к горлышку и сделал глоток, но тут же задохнулся, закашлялся, рывком сел и открыл глаза. Однако бутылки из рук не выпустил.
Через несколько мгновений он мог уже нормально ориентироваться, хотя легче от этого не стало. Зато теперь Ложкин знал, что находится в своей студии на Сущевском Валу, что ночевал он на продавленном диване – в одиночестве, что в окне едва брезжит рассвет, а помещение загажено следами вчерашней пьянки – повсюду окурки, пепел, стаканы и пивные банки. Погуляли вчера на славу.
– Эх, Ложкин, не умрешь ты своей смертью! – хрипло сказал он себе чуть заплетающимся языком и решительно допил то, что оставалось в бутылке.
К нему постепенно вернулась способность рассуждать, и детали вчерашнего вечера понемногу всплывали в памяти, но чувствовал себя Ложкин по-прежнему скверно.
– Ну и козел ты, Ложкин! – сказал он искренне, когда вспомнил все детали. – Полный придурок. Однажды ты допрыгаешься. Или уже... Мать твою! До чего же башка трещит!..
Он всегда обращался к себе в третьем лице и по фамилии – такая была у него привычка, особенно во время «разбора полетов», как он это называл. Сегодня он имел полное право высказаться по адресу Ложкина особенно нелицеприятно и резко. Праведником Ложкин никогда себя не считал, и вряд ли бы нашелся хотя бы один человек на земле, который мог бы заподозрить в нем праведника, но, по его мнению, существовали некие жизненные законы, которые нарушать не стоило – хотя бы потому, что так выходило себе дороже. Однако по слабости характера его вечно втягивали в самые странные махинации. И так поступали с ним те, кого он считал лучшими друзьями. Ложкин сто раз на этом обжигался, но ничего не мог с собой поделать. Вот и вчера он, похоже, свалял большого дурака.
Сначала не было ничего особенного. Блонди привел девчонок. Сделали пробные съемки. Девчонки были новые, совсем зеленые, пыжились перед камерой, принимали картинные позы – ничего живого, только время потеряли. «Обтешутся!» – утешил Блонди и предложил выпить. В его огромном бауле, который он вечно таскал с собой, оказалось две бутылки «Мартеля». Ложкину пить не хотелось, но его так расстроили девчонки, что он согласился. Кстати, в процессе более близкого знакомства они уже не показались Ложкину такими безнадежными. Особенно та, черненькая...
Часам к одиннадцати Блонди деликатно отвалил, оставив Ложкина наедине с этой крошкой. Но тут позвонил зараза Чеков, и все накрылось медным тазом. Девчонку пришлось быстренько спровадить, а Чеков приперся с водкой и коньяком, и тут уж они нажрались по полной программе – с Чековым иначе не получается.
Но оттого, что они так весело погудели, положение не становилось менее серьезным. Ложкин знал Чекова с детства – тот никогда не отказывался от своих бешеных проектов до тех пор, пока его хорошенько не щелкали по носу. Тогда он все бросал и вскоре затевал что-нибудь новенькое – еще хлеще.
Ложкин помнил, как тот поочередно загорался то одной, то другой идеей – то намеревался сколотить бригаду, чтобы гонять через границу иномарки, то крутился с футбольными букмекерами, то пробовал торговать антиквариатом, то связывался с какой-то сектой, проповедовавшей непонятную «альтернативную религию», то организовывал грандиозный рок-концерт. Все эти начинания должны были принести Чекову неслыханные барыши. Но все кончалось плачевно, потому что он без стеснения набирал под свои проекты дикие кредиты, а когда проекты проваливались, оказывался по уши в долгах. Отдавать их ему было нечем, и Ложкин давно смирился с мыслью, что однажды его друга непременно убьют. Но, как ни странно, Чеков пока выкручивался. Никто не понимал, как это ему удавалось, но с основными долгами он расплачивался и снова уверенно смотрел в будущее. Часть суммы он опять перезанимал, но, разумеется, не все. Ложкин подозревал, что припертый к стене Чеков вполне был способен пойти на что угодно, даже на преступление. Впрочем, вслух своих догадок он не высказывал, а Чеков ни в чем таком никогда не признавался – разве что изредка, по пьянке, в его словах проскальзывал какой-то полунамек, но не более.
Ложкин и сам был не ангел, потому и не осуждал. Официально он был фотографом и оператором, но в своем кругу предпочитал называть себя «мастером эротического фото». Правда, то, что он снимал, большей частью вполне могло сойти за порнографию, но Ложкин не видел в этом большой беды. Все делалось добровольно и за хорошие деньги. И вообще это был не его бизнес – он просто выполнял заказы заинтересованных людей. Одного интересует одно, другого – другое, он тут ни при чем, не он решает, что должно нравиться людям. Другое дело, что можно нарваться на неприятности. Но денег без риска не бывает. Конечно, это не тот риск, которому постоянно подвергает себя Чеков. Тот по сравнению с Ложкиным – настоящий экстремал. Поэтому у Ложкина никогда не было искушения привлечь друга к своей работе – береженого, как говорится, бог бережет. Чеков и без того возле него пасся – вот и две тысячи баксов до сих пор не вернул,