С этими словами он выпрыгнул из окна каюты на ледяной плот, причаленный вплотную к нашему кораблю. Тяжелые волны унесли его, и он исчез в темной дали…
Шагреневая кожа
По роману О. де Бальзака
Глава 1
Пропавшие женихи и многое другое
В конце октября, как раз в то время, когда открываются игорные дома, Рафаэль шел по направлению к Пале-Роялю.
Он был молод, но в его тонких чертах сквозила какая-то грусть. В выражении юного лица можно было прочитать о тщетных усилиях, о тысячи обманутых надежд. Он был красив, светлые волосы падали на плечи, но в углах рта легкими складками обрисовалась горькая улыбка.
Не колеблясь, он поднялся по лестнице притона.
– Не угодно ли вам отдать шляпу? – сурово крикнул ему бледный старикашка, который вдруг поднялся из-за барьера, показав свою мерзкую физиономию. Глубокие морщины на его изможденном лице говорили о постоянных мучениях: должно быть, весь свой скудный заработок он проигрывал в день получки.
Рафаэль с некоторым недоумением взял номерок в обмен на шляпу, поля которой были слегка потерты. Старый слуга окинул его тусклым безучастным взглядом.
Молодой человек нерешительными шагами вошел в залу, где звон золота околдовывал и ослеплял душу, объятую алчностью. Он огляделся: что за убожество!
На стенах, оклеенных обоями, засаленными в рост человека, не было ничего, что могло бы освежить взгляд. Паркет обшарпан, запачкан. Середину зала занимал овальный стол. Он был покрыт сукном, истертым золотыми монетами.
Игорные дома увлекательны только в начале игры. В Испании есть бой быков, в Риме были гладиаторы, а Париж гордится своим Пале-Роялем, где рулетка дает вам возможность насладиться захватывающей картиной: толпой людей, которые приходят сюда на свою погибель в надежде обрести богатство и роскошь.
Рафаэль на мгновение замер, разглядывая игроков, окруживших стол с потертым зеленым сукном. И под действием какого-то духовного феномена его жизнь предстала перед ним словно бы в сокращенном виде. Что ж, до двадцати одного года он жил под гнетом деспотизма своего отца столь же холодного, как монастырский устав. Над его шаловливыми веселыми мыслями всегда тяготела отцовская воля, покрывая их как бы свинцовым куполом.
И все-таки, в сущности он любил отца, хотя тот лишал его всякой самостоятельности. Иногда в его уме формировались планы бегства, отчаяние подавленных желаний. И тогда мрачная меланхолия рассеивалась музыкой. Он изливал свое горе в мелодиях. Его верными наперсниками часто бывали Бетховен и Моцарт.
И