Той, что с именем Божьей Матери, очень искусно и долго помогали, пока она свое хрупкое женское тело гения не пристроила в петлю. И все это было не от сатанинской силы. Это делали никчемные и завистливые людишки, в их числе и та самая красная армянка, которая обслуживала безбожную власть и собрала все премии и ордена режима. Умирающей в ссылке от голода и просившейся хотя бы в посудомойки женщине она ответила, что даже такую работу той доверить нельзя. Это все была не та нечисть, это была нечисть человеческая, которой на земле, возможно, больше, чем в аду. Одна надежда, что Сатана их всех подберет и пристроит, благо, у него еще много кабинетов. А у той, с именем Матери Божьей, и могилки на этой земле не осталось.
Были еще более завистливые правители, готовые погасить все звезды и солнце в небесах, чтобы в одиночестве воссиять. Но имеет пределы терпения сотворивший жизнь. Разве из рук Агасфера первый раз угостился морфием тот, кому был дан дар пророка? Угостился он, пытаясь сотворить себе комфорт проживания, по примеру Лондона и Фрейда; значит, знал, что в конце этого комфорта. Это потом ему уже станет все равно, кто придет к нему, лишь бы с угощением. Ангелы уже говорили с ним только злыми голосами, а черти строили рожи, моргали и казались своими. Он был уверен, что ему есть чем оправдаться, когда оправданий на самом деле не существует. Сотворяя любовь к себе, а затем разрушая ее, сам придешь к Сатане и поклонишься. С поэтами всегда кто-то есть рядом, муза редко приходит одна, и бывает, она уходит, а кто пришел с ней – остается. Ему не надо вступать с тем, кто остался, в спор, надо только молиться, ибо спор всегда будет проигран.
***
Еще хотелось куража, поехали к Петровнѐ, а там, на диване в кают- компании, то есть в распивочной, в жарких объятиях лизались два мужелюба. Петровна̀ просто сказала, что денег у тех никогда не бывает, и она из доброты пускает их на диван пообниматься. На улице-то уже холодно. Те быстренько позастегивали штаны и исчезли. Вовчѝк традиционно стал обвинять ее в непрофессионализме, но та плохо реагировала, ибо по какой-то причине была не очень пьяная, верно потому и грустная. Разлили. И тут она, даже не пригубив, начала излагать свою тоску. Оказывается, вчера на нее слепили жалобу, да еще и коллективную, что хуже вдвойне. Жалобщики были не ее постоянники, а какие-то залетные придурки: их было трое мужиков и одна баба. Как они сразу заявили, все они с разной ориентацией, а ей-то какая разница, так она, дура, с ними еще бухать начала. Те присадили ее с хорошей закуской, та и расчувствовалась. Потом баба и двое мужиков пошли в комнату, а один остался. Тут-то все и началось.