– Что за несносные, непослушные цветы!
И когда она произносила эти слова, между нежными, точно нарисованными кисточкой, тонкими бровями появилась легкая морщинка.
Мисс Доротея Сезиджер внимательно смотрела на маленькое милое существо. Дороти еще не минуло и семи лет, а между тем она захватила в свои владения всю лужайку. Тетя Доротея была страшно худа, костлява, угловата; свои волосы она причесывала по старинке гладко и отличалась замечательной опрятностью. На тонких пальцах блестело множество дорогих колец, на груди красовалась старинная жемчужная брошка, худое тело покрывало старомодное атласное платье, плечи облегала небольшая кружевная черная шаль.
Доротея сидела в своем будуаре, который, правда, еще сохранял следы былого изящества, но ясно доказывал, что теперь хозяйка совсем забросила его.
Ребенок, игравший на лужайке, был весь облит золотистым солнечным светом и казался до того непохожим на Доротею, что его можно было принять за существо из другого мира. А между тем между этой прелестной девочкой и исхудалой старой девой существовало большое семейное сходство. Только в каждом движении, в каждом взгляде Дороти проглядывали бодрость, смелость и резвость, у Доротеи же была запуганная душа и никакой смелости. Природную живость и отвагу в ней уничтожила жизнь в полном подчинении своевольному отцу.
– Дедуля, время прошло! – прозвучал тоненький, светлый, пронзительный голосок.
Дороти поднялась с травы, оправила белое кисейное[2] платьице, откинула темные кудри и перебежала через лужайку, направляясь к другой стороне дома. Тетя Доротея вздрогнула: она слышала, что сказала девочка, и видела, куда та направилась.
«Что теперь будет? – подумала Доротея. – Мне даже страшно себе это представить! Он жестоко обойдется с ней; скажет что-нибудь недоброе, по своему обыкновению. Всегда так бывает».
– Дедушка, дедушка! Время прошло, совсем прошло! Ты нужен Дороти, – детский голосок звучал повелительно.
«Не сойти ли вниз, не увести ли ее лучше, пока он не заговорил? – подумала тетушка Доротея. – Он всегда спит в это время. Нет, нет, мне слишком, слишком страшно. Ах, если бы я не так ужасно его боялась. Я не хочу, чтобы это маленькое создание перестало быть смелым. Но ведь он сломит каждого! Он убил во мне всякую бодрость и решительность… Мне уже сорок три года, а я никогда не жила по-настоящему. Я только ела, спала и делала то, что он велит. А вот Дороти, которой нет еще и семи, не боится никого и ничего. Но он, конечно, запугает и ее. Бедная, бедная девочка».
– Дедушка, дедушка, – продолжал звать веселый звонкий голос.
Ответа не послышалось, и маленькое создание с длинной гирляндой из маргариток, обмотанной вокруг шейки, забралось в открытое окошко и остановилось на старом, совершенно истертом ковре, глядя на дряхлого человека, который спал в большом глубоком кресле.
Сэру Роджеру Сезиджеру было под восемьдесят, но выглядел он лет на десять старше. Когда-то он был очень высок, теперь же сгорбился так сильно, что казался чуть ли не низкорослым. Прежде его считали очень красивым, и даже теперь, в старости, его черные глаза ярко блестели и смотрели пристальным, проницательным взглядом. В ту минуту, когда к нему вышла Дороти, они были закрыты, и это показалось девочке очень странным. Она сложила маленькие ручки и задумчиво посмотрела на деда.
«Он спит крепким сном, – подумала малышка. – А я сказала ему, что он должен проснуться в четыре часа, и сплела две гирлянды – одну для него, другую для себя. Я помню, как мама всегда говорила, что нужно держать данное слово».
Она сделала три шага вперед. Крепко спавший старик не подозревал, что внучка стоит перед ним. Слабый румянец выступил на нежных щечках девочки. В эту минуту она была очень хороша, хотя смуглое личико немного походило на лицо южанки. Быстро-быстро Дороти вскарабкалась на колени спящего и ловкими пальчиками накинула гирлянду из маргариток ему на шею.
«Раскрыть ему пальцами глаза или нет?» – размышляла она.
Старик сидел, откинувшись на спинку кресла, и Дороти устроилась у него на коленях. Увидев, что понемногу сползает, девочка взяла большую руку деда и обвила ее вокруг своей талии.
«Теперь мне гораздо удобнее, – подумала она. – Как мне нравится дедушка, он похож на папу».
– Эгей! – прозвучал ее голос.
Старик сильно вздрогнул, чуть не уронив на пол маленькое, похожее на бабочку, создание, усевшееся на его коленях.
– Что это, Дороти?
– Что, дедуля? Знаешь, следует держать данное слово! – объявила она.
Старик смотрел на девочку с таким выражением, которое,