По коридорам управления РСХА Кенигсберга идет Хеллиг, в своей обычной сутане католического священника. Его сопровождает молодой офицер СС со следами ранения на шее. Они приближаются к широкой мраморной лестнице и поднимаются на следующий этаж.
Очередной коридор, завешанный нацистскими флагами и портерами лидера Рейха. Повсюду снуют люди, в форме и без, так или иначе связанные со службами безопасности.
Проходя дальше, мужчины слышат душераздирающий вопль с мольбами о помощи, раздавшийся из кабинета неподалеку – на чистом немецком языке. Хеллиг вздрагивает, но следует дальше, шепотом произнося молитву.
Наконец они подходят к дубовым дверям кабинета, у которых стоят двое часовых. Офицер пропускает священника внутрь.
За массивным столом оказался родной брат Хеллига, внешне мало похожий на него, но примерно того же возраста. Старший офицер СС в звании оберфюрера, сцепивший в замок крючковатые пальцы. Над его седеющей головой портрет вождя нации, а на столе маленький бронзовый бюст.
– Здравствуй. Сам бы ты не пришел, – высокий худощавый брат поднимается из-за стола и пристально смотрит на священника. – Что ты там встал? Проходи.
Два острых кристалла, один из синего льда и другой из чего-то темно-коричневого, почти черного, вонзаются в область между бровей и принимаются вгрызаться глубже и глубже, куда-то внутрь, пытаясь достать до самой души. Мало кто мог справиться с таким натиском. И Хеллиг не из их числа. Оказавшись под этим острием, привыкшим раскалывать людей за считанные секунды, он предпочел защититься завесой безразличия…
Замерший у двери священник смотрит сквозь фашиста, пытаясь скрыться за пеленой расфокусированного взгляда и продолжая молиться про себя.
– Советы уже в тридцати километрах, – нацист отворачивается и подходит к окну, по-военному заложив руки за спину, и смотрит куда-то вдаль. – Если… я все еще рассчитываю на твою помощь, – и вот он вновь впивается в Хеллига, – как брата.
– Ты знаешь, я откажусь, – закрывая глаза, повторяет он то, что говорил не раз; из памяти всплывает крик о помощи, услышанный в коридоре.
Хеллиг не хочет смотреть на нациста, убившего настоящего брата. Проглотившего его без остатка. Зараженный ненавистью, он давно не может существовать по-другому. Она для него как топливо, которого нужно больше и больше. Она питает чудовище.
Когда-то у них было одно и то же прошлое. Далекое и смутно припоминаемое. Однако именно из него выросло настоящее. Почему оно стало именно таким? Могло ли получиться иначе? В попытке ответить на ум приходили невинные, в общем-то, образы. Оберегаемые родителями братья почти не знали боли и несчастий, проводя большую часть времени в домашнем мирке, отгороженном от городской жизни. Любимой их забавой была поимка насекомого в саду – паука или муравья. С тех пор они изменились. Хеллиг поклялся больше не причинять никому боли, а брат, лишившись компании, просто забыл