Валентина (бормочет). Ну, здравствуй! Здравствуй, здравствуй, здравствуй, весна! Здравствуй, солнышко! Здравствуйте, зеленые листочки! Здравствуйте, мои птички! Господи, дожили до ясных дней!
Любочка просыпается. На стуле перед ее кроватью висит новое платье. Она молча разглядывает его, потом, прикинув на себя, неслышными шагами подходит к матери, обнимает ее, целует.
Любочка. Спасибо, мама.
Валентина (не открывая глаз). Господи, как хорошо. Так бы вот и стояла тут…
Любочка. Платье чудесное. Но, я думаю, дорогое. Зачем?
Валентина. Хватит! А то простудимся. (Прикрывает окно.) Дай-ка я на тебя посмотрю. Дорогая моя девочка! (Целует Любу.) Сегодня тебе семнадцать! Боже мой, как летит время! Мне тридцать восемь. Жизнь, в сущности, прошла. Хотя, если вдуматься, тридцать восемь – это не так много. По современным нормам – вполне молодая женщина. Тем более что мне никто не дает моих тридцати восьми. Когда я высплюсь, вымою голову и накрашусь, я выгляжу на тридцать лет или даже на двадцать девять. (Смотрится в зеркало.) И фигура… конечно, уже не та, но вполне, вполне. Поди сюда, дорогая. Встань, вот так.
Встают обе перед зеркалом.
Ну, как? Ноги у тебя, правда, длиннее, но это уже достоинство вашего поколения.
Любочка. Ты прекрасно выглядишь, мама.
Валентина. О, не утешай меня! Жизнь прошла, и никакая талия меня уже не спасет. (Садится на кровать.) Господи, какое солнце! Я вот думаю, отчего мы не живем на юге? Честное слово, если бы у нас был другой климат, мы были бы счастливее. В Италии, например, всегда солнце. Что ни говори, оно повышает жизненный тонус. Когда я вижу синее небо, и солнце, и эти… как их… клейкие зеленые листочки, когда я чувствую эти одурманивающие запахи весны, мне хочется жить! Ужасно хочется жить! И тогда мне кажется, что я еще молода, и жизнь моя не кончена, и что в моей жизни что-то еще произойдет, что-то такое большое, важное, настоящее! Хотя чего, в сущности, ожидать? Чего мы все ждем от жизни? Ведь все равно никто ничего не дождется! Надо так и говорить в юности: не ждите, мол, напрасно, не мечтайте, ничего не будет! Ты тоже, небось, ждешь?
Любочка (улыбаясь). Жду.
Валентина. У тебя подозрительно интригующая улыбка. В чем дело?
Любочка. Я люблю тебя, мама.
Валентина. Иди, посиди со мной. Дай я на тебя посмотрю. Как хорошо, сегодня не на работу, и это солнце, одно к одному…
Любочка садится к матери на постель.
Хороша. Ты, Любочка, очень хороша. Ты знаешь об этом? Девушки, если они хороши собой, должны об этом всегда помнить, они должны знать себе цену, понимаешь? Нынешние мужчины мало чего стоят, и ты помни, что ты можешь выбирать. Я тебе говорю это к тому, что ты уже большая и наверняка скоро влюбишься. Бабушка родила меня в двадцать лет перед самой войной и сразу ушла на фронт вместе с отцом. Я тоже родила тебя достаточно рано. В нашем роду все женщины вообще рано рожают. Так что, если ты лет через пять принесешь мне внука – о ужас, я – бабушка! – я не удивлюсь. Что ты все улыбаешься?
Любочка. А если это случится гораздо раньше?
Валентина. Это, надеюсь, шутка? Будем считать, что это шутка. Когда ты родилась, ты была очень спокойным ребенком, очень. Но потом мы попали в больницу, и это было ужасно! Я ведь тебе рассказывала?
Любочка. Да, рассказывала.
Валентина. Ничто не проходит бесследно. Запомни, дорогая, ничто. Вот и тогда… Я до сих пор с ужасом вспоминаю те сумасшедшие дни, те бесконечные изматывающие недели, те ужасные ночи… Ну, я не буду, не буду повторяться. Но когда я начинаю думать, что твоя жизнь висела на волоске, что ты могла, подумать только, могла умереть! – я не могу сдержать слез! Не дай Бог! Никому не дай Бог это пережить! Ты была очень трудным ребенком, Люба, очень. Конечно, это следствие больницы, может быть и моя вина тоже. Но я с тобой порядком нахлебалась всего. Ты была настолько нервна, я бы даже сказала, истерична, что иногда мне казалось, но, извини меня, ты… не совсем нормальна. Да, да, что ты помешанная! Впрочем, я и сама тогда почти помешалась. Доводила ты меня до исступления, и иногда мне хотелось тебя просто прибить. О-о, я тебя не шокирую?
Любочка. Нет, мама.
Валентина. Во всяком случае, я рада… Знаешь, я так боялась, что ты вырастешь такой… вздорной, легкомысленной, пустой и капризной девочкой, неспособной к состраданию. Но слава Богу! Ты серьезный, глубокий человек. Я тебя уважаю. Мне нравится моя дочь. Я горжусь своей дочерью. Наконец, я могу сказать, что пожинаю плоды своих трудов. Дай я тебя поцелую.
Из своей комнаты выходит Нина Петровна. Поверх ночной рубашки наброшен халат. Не замечая Валентину и Любочку, проходит в туалет. Валентина тихо смеется.
Ты чувствуешь, как запахло табаком? Опять курила в форточку. Как будто мы с тобой лишены обоняния!
Слышен