Сколько у меня будет братьев?. Алексей Калугин

делая при этом вид, что интересуется их наградами.

      Вертолет приземлился на просторной зеленой лужайке, расстелившейся между двумя крыльями невысокого, но длинного, подковообразно изогнутого здания.

      – Дворец правительства, – сказал Бартеневу один из генералов-близнецов.

      Едва только пропеллер вертолета замедлил свое вращение, на лужайке, сверкая начищенной медью духовых, выстроился военный оркестр. Тамбурмажор взмахнул жезлом с конским хвостом наверху, и музыканты, надув щеки, грянули торжественный гимн.

      Генерал открыл дверь вертолета и помог Бартеневу спуститься на землю.

      Со стороны центрального крыльца здания навстречу Бартеневу двигалась группа членов правительства.

      «Планета близнецов», – удивленно подумал Бартенев, с интересом разглядывая встречающих. Из пяти человек, вышедших ему навстречу, двое были похожи друг на друга, как две горошины из одного стручка. Третий был горошиной из того же стручка, только изрядно располневшей и обрюзгшей.

      «А может быть, у них в ходу семейственность на государственной службе? – мелькнула мысль у Бартенева. – С этим надо будет разобраться в первую очередь, иначе можно крепко попасть впросак».

      Дождавшись, когда музыканты выдули последние ноты гимна, Бартенев протянул встречающим кожаную папку с верительными грамотами и отрекомендовался:

      – Илья Бартенев, полномочный представитель планеты Земля. Папку из его рук принял самый старший из встречающих, высокий, сухощавый мужчина с двумя глубокими залысинами в седых волосах. Он приветливо и, как показалось Бартеневу, искренне улыбнулся.

      – Рады приветствовать, мей Бартенев. Добро пожаловать на Торн!

      Бартенев был первым официальным дипломатическим лицом, прибывшим с Земли на Торн. Его задача была достаточно проста и необременительна: договориться с правительством Торна об обмене делегациями и об открытии посольства Земли на Торне. Ну и, естественно, неофициальная часть первого визита: осмотреться, постараться почувствовать жизнь Торна с тем, чтобы сделать свои личные выводы и замечания к вопросу о дальнейшем сотрудничестве.

      В качестве временного пристанища Бартеневу отвели роскошный пятикомнатный номер – спальня, кабинет, столовая, комната для приема гостей и комната для деловых встреч – в центральном отеле столицы. У парадного подъезда его круглосуточно дежурил автомобиль с шофером. В соседнем номере, всегда готовый к услугам, ожидал его распоряжений вышколенный секретарь. Охрану, приставленную к нему, Бартенев не замечал, но не сомневался, что она существует и следит за каждым его шагом. Все было выполнено по высшему разряду: ненавязчивый сервис, когда любая необходимая вещь всегда под рукой.

      Первая неделя пребывания на Торне была до предела заполнена официальными встречами, визитами, приемами, знакомствами с местными достопримечательностями. В целом у Бартенева складывалось самое благоприятное впечатление, и только один вопрос, на который он никак не мог найти ответа, не давал покоя, то тихо, почти неощутимо свербя где-то глубоко в подсознании, то покалывая острой иголкой. Бартенева смущало и несколько настораживало то, что всегда, где бы он ни находился: на приеме у премьер-министра, на встрече с крупнейшими предпринимателями, в салоне известного художника, на премьере в оперном театре или на обеде во Дворце правительства, – всегда и везде он отмечал удивительную похожесть лиц присутствующих. По внешним признакам очень легко можно было разделить публику на 10 – 15 характерных типов. Чаще всего они не были близнецами. Один мог быть толстым, другой худым, третий лысым, четвертый близоруким. Они различались темпераментами, манерами, интеллектом, но в их внешнем облике, в их лицах всегда присутствовали черты, по которым с полной уверенностью можно было сделать вывод о близком родстве их обладателей. Нередко встречались Бартеневу и совершенные близнецы, которые тем не менее бывало, что только холодно раскланивались друг с другом, как малознакомые люди. А один раз Бартеневу довелось наблюдать, как трех близнецов представляли друг другу, а те, натянуто улыбаясь, очень похоже изображали, будто никогда прежде не имели чести пожать друг другу руку.