Хотелось бы доказать (кому?), что филология – не скучная жвачка, а веселая наука, что разговор о литературе может быть не только познавательным, но и увлекательным.
Говорят, легендарный американский профессор и издатель Карл Проффер иногда появлялся перед студентами в футболке с надписью «Русская литература интереснее секса». Что есть голая правда (пусть и не для всех).
Заглавие на обложке можно прочесть с разными интонациями: нейтрально, прагматически (вот то, что изучается в школьном классе) и эмоционально, идеалистически – как реплику неизвестного адресата: «Классное чтение!»
Литература: зачем и для кого?
Философы придумали много как серьезных, научных, так и шуточных, остроумных определений человека.
«Человек – двуногое животное, но без перьев», – утверждал Сократ.
«Человек – общественное, политическое животное», – возражал Аристотель.
Человека называли существом созидательным, деятельным, свободным, священным, играющим, поэтическим.
Самым распространенным определением стало: homo sapiens – человек разумный.
Но это разумное существо в течение тысячелетий невозможно представить еще без одного свойства. Разумный человек, как правило, – homo legens – человек читающий.
Процесс чтения возводится в ранг важнейшей человеческой потребности, наряду с разумом, деятельностью, общением.
Что же читает разумное, поэтическое животное? Как правило – книгу. Конкретная форма ее существования – глиняные таблички, папирусный свиток, особым образом сложенная и помещенная под переплет бумага или недавнее изобретение, экран компьютера, тоже напоминающий древний свиток, – не так уж и важна.
Разнообразных определений книги не меньше, чем определений человека: об этом позаботились писатели разных времен и народов.
Портрет эпохи, память человечества, учебник жизни, источник знаний, зеркало на большой дороге, пейзаж на столе, собеседник, дитя разума, кусок дымящейся совести, тело мысли, машина времени…
Есть много книг, заполненных похвалами книге и чтению. По ним можно легко пополнить этот ряд. Но подобные определения интереснее не продолжать, а классифицировать.
Всматриваясь в них, можно заметить, что они разделяются на три группы, даются с трех разных точек зрения:
– с точки зрения автора, создателя, книга – тело мысли, дитя разума, портрет души, кусок дымящейся совести;
– с точки зрения текста, книги самой по себе, она – пейзаж на столе, зеркало, запечатленное время, память человечества;
– с точки зрения читателя, книга – собеседник, машина времени, учебник жизни, источник знаний.
Таким образом, книга – не просто текст под переплетом. Она включена в процесс эстетического общения (коммуникации), представляет средний элемент коммуникативной цепочки:
Автор (Писатель) – Книга (Произведение) – Реципиент (Читатель)
Книга обязательно предполагает читателя, рассчитывает на него.
Такого читателя поэт О. Э. Мандельштам называл провиденциальным собеседником, другой поэт, М. И. Цветаева, – абсолютным читателем, прозаик А. Н. Толстой – составной частью искусства.
Критик Ю. И. Айхенвальд (и не он один) предложил целую программу читательской деятельности, где роль читателя оказывается не менее важной, чем роль автора, творца. «Читать – это значит писать. Отраженно, ослаблено, в иной потенции, но мы пишем „Евгения Онегина“, когда „Евгения Онегина“ читаем. Если читатель сам в душе не художник, он в своем авторе ничего не поймет. <…> К счастью, потенциально мы все поэты. И только потому возможна литература» (Ю. И. Айхенвальд, «Силуэты русских писателей»).
Однако такой – идеальный – читатель, собеседник, соавтор художника, в реальности существует не всегда. Таким читателем нельзя родиться. Им можно только стать.
Разные книги читают с разными целями. Чтение, как выразился один философ, – это «труд и творчество».
В книге можно искать какие-то факты, конкретную информацию. Часто чтение книги – отдых, способ отвлечься от собственных проблем. Но книга, напротив, может стать помощником в решении собственных проблем, духовным ориентиром, частью собственной жизни.
Поэтому (если говорить о художественной литературе с ее особым, специфическим языком) человек учится читать дважды: сначала на родном или каком-то ином языке, потом на языке искусства. Если первое чтение мы обычно осваиваем в детстве, то второе чтение, в принципе, бесконечно, совпадает со временем человеческой жизни.
«Добрые люди не знают, как много времени и труда необходимо, чтобы научиться читать, – иронически заметил в конце жизни И. В. Гёте. –