Бабушкино наследство. Дима Завров

мире, которого уже не было: толстый слой пыли на книжных полках, бесконечными рядами протянувшихся вдоль стен, ссохшаяся старая мебель, яркие пятна некогда пышных, но вытертых временем ковров, сломанный румынский торшер и пузатый, укрытый салфеткой, телевизор – всё это освещалось тусклым светом лампы, словно замершей в нерешительности под самым потолком. Плафон лампы давно служил кладбищем бесчисленным поколениям насекомых, но и сегодня на этот мертвенный свет слетались через распахнутое в лето окно все окрестные мотыльки.

      И пусть вечер пятницы пришёлся на тринадцатое, она никогда не верила в суеверия, считая их нелепыми пережитками прошлого. Поэтому сегодня она была полна решимости впервые после смерти бабушки остаться тут на ночь и наконец разобрать её вещи. Это было тяжело. Взгляд цеплялся то к старым, пожелтевшим фотографиям под стеклом на полке, то к любимой бабушкиной чашке с вызывающе красными пионами. Дрожащие пальцы девушки скользили по корешкам книг, оставляя на них пыльные борозды.

      Вдруг Ника отдёрнула руку, её словно что-то кольнуло. Она присмотрелась – с обложки на неё взирало пойманное умелым фотографом выражение гипнотической воли. Взгляд этого человека опустошал и приковывал к месту. Его глубокие, пугающе чёрные глаза на простом крестьянском лице не узнать было невозможно – Распутин. Ника работала хирургом, и история едва ли входила в круг её интересов, но об этом персонаже она была наслышана. Бабушка, будучи в прошлом деканом исторического факультета, много рассказывала о том времени и в своё время даже выбрала его темой своей диссертации.

      Книга была изрядно потрёпана: поля утопали в заметках, сделанных мелким, убористым почерком, некоторые страницы слиплись и пожелтели, часть была вырвана, вырезки из газет служили закладками – было видно, что ей часто пользовались. Ника захлопнула книгу и, поставив на полку, испугано отшатнулась. Глаза на фото теперь были закрыты. Ей стало не по себе.

      На негнущихся ногах она подошла к телевизору и включила его. Экран неторопливо разгорелся. Диктор в подчёркнуто строгом костюме рассказывал о политике. Ника не вслушивалась, комната наполнилась далёкими голосами, и ей стало спокойнее.

      Девушка открыла шкаф и принялась вынимать одежду. Она извлекала из его недр старомодные платья и одно за другим, печально вздыхая, складывала в большой мусорный мешок..

      Краем глаза она заметила движение, и книга, сорвавшись с полки, полетела вниз, с шумом рухнув на деревянный пол. Ника невозмутимо продолжила сортировать одежду, старательно делая вид, что не заметила этого. Некоторое время ничего не происходило, и она уже было решила, что просто сильно устала, как книга открылась и, зашелестев страницами, застыла на крупной чёрно-белой иллюстрации. Внутри неприятно похолодело. Девушка развернулась и подняла книгу с пола. Лицо бородатого старика выражало плохо скрываемое раздражение и презрение. На иллюстрации, выполненной в изящной, но не слишком умелой манере, было изображено дерево, на суку которого с верёвкой на шее недвусмысленно болталась девушка. В её бледном лице Ника обнаружила некоторое сходство с собой – те же густые, но вьющиеся волосы, то же по-летнему короткое платье.