Последние сто минут. Кир Булычев

ось, что я совсем не сплю, хотя я, конечно, сколько-то спал.

      Встал я в семь, начал собираться, формула «возьмите с собой только самое необходимое» вчера не казалась столь невыполнимой. Я принялся складывать самое необходимое на пол в комнате, чтобы потом отобрать из самого необходимого самое-самое необходимое. Процесс этот был длительным и очень печальным, потому что мне все время встречались вещи, которые нельзя было назвать необходимыми, но без которых существование теряло смысл.

      Я стоял над грудой необходимых предметов, когда начал звонить телефон. Это было сразу после восьми.

      – Прости, – сказал Булыгин, не поздоровавшись, – ты сегодня будешь в конторе?

      – Не знаю. А что?

      – У меня гипертонический криз. Не могу выйти на улицу. Но если я сегодня не заплачу за водопровод в дачном кооперативе, меня лишат. У тебя есть полторы сотни?

      – Но я сегодня, наверное, не буду…

      – Постарайся, Сережа. Мне очень нужно. Найдешь Каца и отдашь, полторы сотни, запомнил?

      – Запомнил.

      Я повесил трубку и утешил себя тем, что Булыгин уже позвонил с той же целью еще пятерым сослуживцам.

      Я вернулся к груде абсолютно необходимых вещей и положил рядом с ней дорожную сумку.

      Уже в половине девятого температура была тридцать три градуса. Жара держалась уже двадцать пятый день. И это в мае!

      Я включил телевизор.

      Скучный японский профессор рассказывал о необратимости парникового эффекта. Я принялся раскладывать необходимые вещи на две кучи.

      Затем отечественный профессор, куда веселее и жизнеспособнее японского, комментировал речь коллеги, обвинил его в пессимизме и сообщил, что меры принимаются. Потом девица с красными волосами начала петь и припрыгивать. Наверное, это была старая запись. В Москве уже две недели никто не припрыгивает.

      Я пошел в душ – все равно проблему необходимых вещей мне не решить.

      Тут же меня догнал звонок телефона. Я вернулся. Совещание у Филимоненко состоится во вторник, в три часа, сказала секретарша Леночка.

      Я согласился. Я не стал говорить ей, что во вторник меня уже не будет в Москве.

      Я включил душ. Сквозь шум тепловатой воды донесся телефонный звонок. Мокрый, но не освеженный, я кинулся к телефону. Боба сказал, что умерла его тетя. Я эту тетю никогда в жизни не видел, но завтра будет вынос тела и надо помочь нести гроб. Я сказал Бобе, что меня не будет в Москве, но Боба не поверил и обиделся.

      Я вернулся в душ. Снова зазвонил телефон. Междугородный. Это был Мирошниченко. Было плохо слышно, но я понял, что с поездами из Харькова произошла заминка и потому он не смог достать билета. Так что я должен ждать его через две недели. Я согласился ждать.

      Доктор позвонил ровно в десять. К тому времени я успел поговорить с двенадцатью знакомыми и малознакомыми. Градусник за окном показывал тридцать восемь – температура поднималась катастрофически, как и предсказывал доктор еще на той неделе.

      Доктор спросил:

      – Вы готовы?

      – Почти.

      – Почему такой голос? Плохо спали?

      – Плохо. Но это понятно.

      – Разумеется, нервы?

      – Нет, очень жарко.

      – Я вам завидую. Если вы не лжете, то, значит, вы умеете владеть собой. Теперь слушайте меня внимательно. Сейчас десять часов три минуты. Через сто минут я жду вас на пустыре за гастрономом. Знаете?

      – За стекляшкой?

      – Да. Там забор, но в нем много отверстий, сделанных пьяницами. Сегодня суббота, на пустыре никого не должно быть.

      – Через сто минут? – Мозги были совсем жидкими, и меня охватило вялое раздражение против его манеры изъясняться не по-человечески. Сто минут. Значит, во сколько мне надо быть на пустыре?

      – Значит, на пустыре вы должны быть в одиннадцать сорок три. Ни минутой позже. Мы не можем ждать.