То был дар всемилостивейшей Матери Всего Живого; стала Обитель плоть от плоти Её, как само непорочное зачатие, только поговаривали злые языке о незавидной судьбе строителей – дабы не болтали лишнего сбросили их вниз со скалы.
В келье верхнего этажа под самой крышей было не слишком тепло в эту пору середины весны, но пот тёк по телу молящейся сестры Эрины. Страдая от исходящего, словно изнутри её жара, она разделась, открыв взорам белых стен своё, не знавшее родов стареющее тело с маленькой грудью, заплывшей жиром талией и широкими бёдрами. Молитве предшествовал семидневный пост, что туманил сознание, но отрывал разум голосу, ясно звучавшему теперь внутри неё. Точнее сказать то был не голос, а чехарда бессвязных видений, внезапно появляющихся перед нею, словно сотканных из воздуха.
Одна за другой умирая мучительной смертью, гибли женщины, разного возраста и социальных сословий. Переживая их смерть вновь и вновь, Эрина выла от боли сострадания, от бессилия что-либо изменить и лишь смотрела покрасневшими от слёз и бессонницы глазами, впитывая в себя видения. Это были божественные откровения данные ей свыше за самопожертвование и отреченье от мира. Она могла видеть, чувствуя боль разрываемого на части тела; она истекала кровью, умирая на полу своей кельи, и воскресала вновь, дабы узреть новые муки и новые страдания. То было предостережение, без дат, имён, привязки к конкретной местности; всё могло произойти на этой неделе, а могло и через много лет или даже веков, но в том, что увиденому рано или поздно уготовано случиться, провидица не сомневалась.
События развивались стремительно одно за другим, и единственное что их объединяло это ночь, лишь мрак являлся сообщником страшных деяний. Да ещё то, что видела она глазами зверя, иначе и не назвать существо способное на такое. Картина изменилась, но тревога в душе не стала меньше. Сердце всё также било набатом, разгоняя кровь по венам и капли пота изломанными линиями текли по её, не знавшему плотских утех телу.
Переплетающимися змеями, уходящие в небо столбы чёрного жирного дыма застилали полуденное солнце, висевшее раскалённым пятном над широкой рекой. От зловонной гари разъедало глаза, и светило плыло в мареве горячего воздуха. Рой стрел летел в обе стороны жестокой битвы происходившей у стен огромного города, и женщине показалось, что она узнаёт знакомые очертания из прошлой мирской жизни. Но точно сказать было нельзя, ведь это была так давно – её другая жизнь, да и многие пристройки цитадели казались, ей незнакомы, и всё же что-то подсказывало, что это именно он, величественный город её детства.
По приставным лестницам нападавшие лезли вверх, на их головы сыпались камни, лилось горячее масло из огромных котлов. Массивные глыбы из метательных орудий падали то на одной стороне, то на другой смешивая боевые порядки и крики проклятий, ужаса, боли, ярости тонули в гуле сраженья. Кровь текла рекой, смешиваясь с речными водами, и от обилия её река покраснела, став мутно багровой. От пряного запаха к горлу женщины подкатила тошнота, видение помутнело и вдруг из клубов дыма горящих брёвен, одежды и человеческой плоти показалась огромная деревянная голова дракона, с серебряной чешуёй на мощной выгнутой шее. Было слышно, как хлопают в порывах ветра огромные чёрные крылья. Кровь, лившаяся во все стороны падала на морду чудовища и там где касалась серебряной кожи, оно оживало; мёртвые глаза светились ненавистью и злобой, резные губы зашевелись, пасть раскрылась, обнажив окровавленные клыки. И в этом порыве уже была конкретика – оживающее существо тоже видело монахиню, по крайней мере, ощущало её присутствие и теперь извиваясь, старалось дотянуться до неё, но тело, оставшееся деревянным остовом корабля, мешало и чудовище выло от бессилия своей неистовой ярости.
От нервного истощения Эрина потеряла сознание, а когда пришла в себя, уже не было ни смутно знакомого города, ни реки с покрасневшими от крови водами, ни армады вражеских кораблей. Боевые порядки двух армий стояли друг против друга на огромном поле. Падал дождь, ещё не шёл, но капли его уже срывались с неба, скользя по щитам и кольчугам. Солдаты расступились, давая дорогу закованному в броню всаднику на серой кобыле, и с противоположной стороны ответили тем же, выпуская своего бойца. Рыцарь проскакал вдоль ощетинившихся поднятыми пиками боевых порядков, отдавая дань каждому и воины, приветствуя его, били мечами в свои щиты, а потом, вернувшись на середину опустив копьё, поскакал навстречу судьбе. Его противник был заметно крупнее, это был настоящий гигант на огромном рыжем коне с зелёной попоной, грудь которого закрывали железные пластины.
Расстояние стремительно сокращалось, с обеих сторон затаили дыхание, с волнением ожидая исхода дуэли. Боевые кони, ощущая важность