Журжевские батареи стали отвечать туркам. В это время на берегу, под выстрелами, в белом кителе, верхом на белом коне показался Скобелев. Можно было подумать, что он на бал разрядился.
– Разве бой не бал для военного? – ответил он кому-то… – Вот теперь весело стало… Наконец.
– Неужели вы радуетесь бою?
– А что ж военному плакаться на него… Это наша стихия…
Уже тогда он поразил всех находчивостью, завидным умением думать и смеяться под огнем. Стал закуривать папиросу… Шрапнель разорвалась у него над головой, рука со спичкой даже и не вздрогнула.
– Обидно видеть такое спокойствие… – заметил кто-то из его товарищей.
– У меня, голубчик, почти десять лет боевой практики позади… Погодите, через несколько времени, и вы будете спокойны.
Немного спустя, когда перестрелка замерла, когда темная южная ночь окутала опять нас своими поэтическими сумерками, – Скобелев во весь карьер мчался в Журжево. Ветер дышал прямо в лицо ему, генерал несся быстро, быстро я, точно не довольствуясь этим, еще понукал разгоревшегося коня…
– Весело! – кинул он кому-то, попавшемуся навстречу…
Так и веяло от него силой, жизнью, энергией…
Вскоре после того он с несколькими офицерами генерального штаба на берегу Дуная остановился во время рекогносцировки. Повернули коней кружком головами один к другому и начали обсуждать выгоды или невыгоды данной местности. Скобелев, так как тут был военный агент-иностранец, по-французски излагал свое мнение… В это время послышался какой-то грохот… Граната упала посередине круга, с визгом разорвалась, взрыла вверх целую тучу земли, обдала комьями лица совещавшихся. И в то мгновение, когда каждому приходил в голову неизбежный вопрос: цел ли я, целы ли товарищи, – послышался нимало не изменившийся, спокойный голос Скобелева.
– Et bien, messieurs, resumons!..(Хорошо, господа, сделаем вывод!.. (фр..))
И он с той же ясностью начал излагать свои выводы, как будто бы только что ничего не случилось, точно ветка хрустнула под копытом копя…
В это время армия уже отметила его… Он уже становился кумиром офицеров и солдат… Богатырь, легендарный витязь вырастал и формировался в общем сознании боевой молодежи, и только тупоумие да педантизм смотрели на него с недоверием и завистью!.. И это недоверие и эта зависть прекратились только со смертью Михаила Дмитриевича… Только теперь притаились они…
У нас, чтобы быть оцененным, чтобы получить только принадлежащее по праву – нужно умереть… Подлое время и подлые люди!.. Сколько теперь нашлось у него друзей – и как мало их было тогда…
Как он умел говорить с солдатами, знают те, кто видел его с ними. Они понимали его с полуслова – и он их знал «дотла», как выразился один «из малых сих». Мне рассказывали, например, об уроке атаки на батарею, данном им новобранцам. Стояло их человек сто…
– Ну, братцы, как же вы пушку станете брать?
– А на уру, ваше-ство.
– Ура-урой…