1. Коль я за Смертью не зашел, Она пришла за мной…
Чарли Ашер ходил по земле, как муравей по воде: малейший неверный шаг – и его засосет в глубины. Благословенный воображением бета-самца, в жизни он по большей части вглядывался в будущее, дабы успеть засечь, каким манером мир сговаривается его прикончить. Его самого; Рейчел; а теперь и новорожденную Софи. Но, невзирая на всю внимательность, паранойю, беспрестанную суету с того дня, когда Рейчел выписала на тесте беременности синюю полоску, и заканчивая тем днем, когда Рейчел вкатили в послеродовую палату Больницы имени Св. Франциска, – Смерть все-таки вкралась.[2]
– Она не дышит, – сказал Чарли.
– Отлично она дышит, – ответила Рейчел, поглаживая кроху по спинке. – Хочешь подержать?
В тот день Чарли уже подержал младенца Софи несколько секунд – и поспешно вручил медсестре, заявив, что пальчики на руках и ногах должен считать более квалифицированный специалист. Сам он пересчитал дважды и оба раза дошел до двадцати одного.
– Все делают вид, будто ничего особенного не про-исходит. Мол, все будет прекрасно, если у ребенка минимум десять пальцев на руках и десять на ногах. А вдруг лишние? А? Неучтенка с пальчиками? Что, если у ребенка хвост?
(Чарли был уверен, что в шесть месяцев опознал хвост на сонограмме. Пуповина, щас! Распечатку он сохранил.)
– У нее нет хвоста, мистер Ашер, – терпеливо сказала сестра. – И пальцев десять и десять, мы всё проверили. Может, вам пойти домой отдохнуть?
– Я все равно ее люблю, даже с лишним пальчиком на руке.
– Она вся – нормальная.
– Или ноге.
– Мистер Ашер, мы правда знаем, что делаем. У вас красивая здоровая девочка.
– Или с хвостиком.
Медсестра вздохнула. Она была приземиста, широка в кости, и на правой икре у нее сквозь медсестринский чулок виднелась татуированная змея. По четыре часа каждый рабочий день медсестра массировала недоношенных, продев руки в отверстия люцитового инкубатора, как будто в нем помещалась радиоактивная искра. Медсестра с ними разговаривала, ласково их увещевала, рассказывала, какие они особенные, и чувствовала, как внутри у них трепещут сердечки не больше свернутой в комок пары спортивных носков. И плакала над каждым, и верила, что слезами своими и касаньем переливает в их тельца капли своей жизни, – что вполне ее устраивало. Ей не жалко. Неонатальной медсестрой она работала уже двадцать лет и ни разу не повысила голос на свежего папашу.
– Черт бы вас подрал, нет у нее никакого хвостика, обалдуй! Ну сами посмотрите! – Медсестра отвернула одеяльце и нацелила попку младенца Софи на Чарли так, словно собиралась дать залп какашками оружейного класса такой мощи, что простодушному бета-самцу и не снилась.
Чарли отпрыгнул – вот вам поджарый и проворный тридцатник в чистом виде, – а затем, сообразив, что младенец не заряжен, огладил лацканы твидового пиджака жестом праведного негодования.
– Может, вы удалили его в родильном отделении, и мы так и не узнаем. – Сам-то наверняка он не знал. Из палаты его выдворяли сначала акушер-гинеколог, а под конец – сама Рейчел.
– Он или я, – произнесла она. – Кто-то из нас тут лишний.
В палате Чарли сказал Рейчел:
– Если ей удалили хвост, я хочу его забрать. Вдруг понадобится, когда она повзрослеет.
– Софи, твой папа вообще-то не спятил. Он просто пару дней не спал.
– Она смотрит на меня, – сказал Чарли. – Она смотрит на меня так, будто я на скачках спустил все деньги на колледж и перед тем, как пойти на физфак, ей придется идти на панель.
Рейчел взяла его за руку.
– Милый, я думаю, глаза у них так рано еще не фокусируются, а кроме того, ей рановато переживать, надо ли ей по пути на филфак заходить на панель.
– Физфак, – поправил Чарли. – В наши дни они взрослеют рано. К тому времени, как я разыщу ипподром, она может и вырасти. Господи, твои родители меня возненавидят.
– И что изменится?
– Другие поводы. Теперь я сделал их внучку шиксой.
– Она не шикса, Чарли. Мы это уже проходили. Она моя дочь, а потому – тоже еврей.
Чарли опустился на одно колено у кровати и двумя пальцами взял Софи за крохотную ручку.
– Прости папу, что сделал тебя шиксой. – Он поник головой, спрятав лицо в лощинке, где младенец смыкался с материнским боком. Рейчел провела ногтем по узкому лбу Чарли, очертив вдоль волос резкий разворот.
– Тебе надо поехать домой и выспаться.
Чарли пробормотал что-то в простыни. А когда поднял голову, в глазах его стояли слезы.
– Она теплая на ощупь.
– Она и есть теплая. Ей так положено. Она млекопитающая. Грудное вскармливание. Ты чего плачешь?
– Какие вы прекрасные, ребята. – Он разложил темные волосы Рейчел на подушке, одним длинным локоном обвил головку