Антон Иванович. Анатолий Алексеевич Гусев

у сзади, обняла и прижалась щекой к его щеке и сказала:

      – Антош, а ты знаешь, что немцы, которые обосновались в школе, вовсе не немцы?

      Ксения Васильевна смотрела на мужа таинственно и лукаво. Она почти на двадцать лет младше мужа, ей пятьдесят один год.

      – А кто же, Чижик? – спросил Антон Иванович, не отрываясь от рукописи.

      В его глазах она была по-прежнему той милой неунывающей девчонкой с забавной фамилией Чиж, как и двадцать шесть лет назад, когда они поженились. Жизни без неё он себе не представлял. Когда её забрали немцы 15 июня 1941 года, он очень переживал и постарел весьма сильно, за те две надели, пока её держали в тюрьме, а точнее за шестнадцать дней.

      – Русские, – ответила Ксения Васильевна.

      – Здесь, в Мимизане? – Антон Иванович оторвался от рукописи и посмотрел на жену. – Да ты шутишь, душа моя.

      – И всё же.

      – И что же они здесь делают?

      – Строят чего-то.

      – Ну да, немцы непонятно от кого хотят обороняться, всё побережье перекопали. Укрепляют оборону. Так ты хочешь сказать, Ксюша, что это русские, перешедшие на службу врагу?

      – Да. РОА – Русская освободительная армия какого-то Власова.

      – Кого же они здесь освобождают?

      – Не знаю. И ещё мне передали, что узнав, что здесь живут русские, они хотели бы посетить нас, пообщаться.

      – Они знают кто мы?

      – Конечно, им же рассказали.

      – Что ж, пусть приходят, интересно будет побеседовать. Только не все сразу. Сколько их в деревне?

      – Рота, наверное.

      На следующий день у домика, где жили Антон Иванович и Ксения Васильевна, появились трое солдат. Они нерешительно мялись у калитки, ожидая, когда их позовут. Их позвали.

      – Проходите, гости дорогие, – приглашала Ксения Васильевна. – Чаю? Надоел, наверное, их кофе.

      – Да уж не без этого, хозяйка, – сказал самый старый из гостей.

      Ему на вид было лет пятьдесят-шестьдесят, другому лет около тридцати, а третьему не больше двадцати пяти.

      – Садитесь, не стесняйтесь, – сказал Антон Иванович.

      – Ну, как же, такие люди…

      Для Антона Ивановича странно и нелепо было видеть русских людей в немецкой форме. Они назвали свои имена и отчества, фамилии называть не стали.

      – Мы с вами, прежде всего, русские люди, – сказал Антон Иванович. – Хотя вот с вами не понятно. Вы «наши»? Хотя какие вы наши, на вас форма чужой армии, но вы и не немцы. И не наймиты, говорят, что добровольцы.

      – Да, добровольцы, – сказал старый солдат. – Выбор был добровольный: или в лагере сгинуть или форму эту нацепить.

      – Но ведь кто-то остался в лагере? – спросила Ксения Васильевна.

      – Кто-то остался, – согласился старый солдат, глядя в пол, ему было неловко от этого вопроса.

      – В лагере – кошмар, – сказал, оправдываясь, солдат средних лет, – из бараков каждый день утром трупы десятками выносят, как брёвна.

      – Расскажите, пожалуйста, – попросил Антон Иванович, – я собираю свидетельства очевидцев о зверствах немцев в концлагерях и немного в курсе, что там происходит.

      – А вы, наверное, офицер, – сказала Ксения Васильевна солдату средних лет.

      Он кивнул.

      – И большевик, – сказал Антон Иванович.

      – Я скажу больше, – сказал молодой солдат, – он ещё и еврей.

      – Как же так? – удивился Антон Иванович, – евреев немцы расстреливают в первую очередь, а тем более большевиков и офицеров.

      – Немцы, они хозяйственные, – сказал пожилой солдат, – они просто так пули не расходуют. Газом душат, али так доводят до смерти. Мы в Гражданскую войну шашками рубили, потому, как патронов не было, а немцы вот из жадности экономят.

      – Да, немцы, они такие, – согласился Антон Иванович. – А вы казак?

      – Так точно, донской казак станицы Новочеркасской.

      – На чьей стороне воевали в Гражданскую?

      – На вашей, Антон Иванович, на вашей. В плен попал, прям перед самым Крымом, а потом в Польше за красных воевал.