– Даже не знаю, благословение это или проклятие, – сказала Хелена.
– Ну хоть какие-то перемены, – ответила Ник. – К черту продуктовые талоны. И к черту бесконечные поездки на автобусе. Хьюз сказал, что купил «бьюик». Аллилуйя.
– Бог знает, где он его раздобыл, – сказала Хелена. – Наверняка у какого-нибудь жулика.
– Да кого это заботит. – Ник лениво вытянула руки в ночное небо Новой Англии.
В одних ночных рубашках они сидели на заднем дворе своего дома на Вязовой улице и пили чистый джин из старых баночек из-под желе. Это было самое жаркое бабье лето на памяти обитателей Кембриджа.
Ник смотрела на патефон, неустойчиво примостившийся на подоконнике. Иголку заело.
– Так жарко, что только и остается, что пить. – Она откинула голову на спинку ржавого садового кресла. Луи Армстронг все повторял, что имеет право петь блюз. – Первое, что я сделаю, добравшись до Флориды, – заставлю Хьюза купить гору лучших патефонных игл.
– Что за мужчина, – вздохнула Хелена.
– Точно, – ответила Ник, – даже слишком хорош. «Бьюик» и самые лучшие патефонные иглы. Чего, спрашивается, еще желать девушке.
Хелена хихикнула в стакан. Села ровнее.
– Кажется, я пьяная.
Ник стукнула своим стаканом по ручке кресла, так что металл задребезжал:
– Давай танцевать.
Ветви дуба, росшего во дворе, рассекали луну на доли, небо налилось полночной глубиной, но в воздухе еще было разлито тепло. Пахло летом, словно траве забыли сообщить, что сентябрь перевалил на вторую половину. Ник казалось, что она может слышать ночные раздумья соседки с третьего этажа. Это ощущение преследовало ее всю неделю.
Она смотрела на Хелену, в вальсе кружившую ее по траве. «И Хелена могла бы стать как эта женщина, – подумала Ник, – с ее-то плавными, как у виолончели, формами и ухажерами-военными». Но кузина сумела сохранить свежесть – сплошь песочные локоны и гладкая кожа. Она не потускнела, как те женщины, что ложились в постель с бесчисленными незнакомцами, подорвавшимися на минах или изрешеченными «шмайссерами». Ник видела этих женщин, увядающих в очередях за продуктами или выскальзывающих из почтового отделения, выцветших почти до полного небытия.
Но Хелена снова выходит замуж.
– Ты снова выходишь замуж! – чуточку пьяно воскликнула Ник, точно эта мысль только что посетила ее.
– Знаю. Правда, не верится? – вздохнула Хелена. Ее теплая ладонь лежала на спине Ник. – Миссис Эйвери Льюис. Как думаешь, звучит не хуже, чем миссис Чарльз Феннер?
– Чудесно звучит, – солгала Ник, разворачивая Хелену.
Для нее имя Эйвери Льюис звучало в полном соответствии с его сутью – голливудский прохвост, торгующий страховками и привирающий, будто крутил роман с Ланой Тернер[1], или о ком он там все время болтает. – Фену он бы наверняка понравился.
– О нет, Фен бы его возненавидел. Фен был мальчиком. Милым мальчиком.
– Дорогой Фен.
– Дорогой Фен. – Хелена остановилась, побрела к стакану с джином, поджидающему ее на кресле. – Но теперь у меня есть Эйвери. – Она сделала глоток. – И я перееду в Голливуд, возможно, заведу ребенка. По крайней мере, так я не превращусь в старую деву, в Безумного Шляпника с бородавками на носу. В третьего лишнего у вашего с Хьюзом семейного очага. Боже упаси.
– Никаких третьих лишних, никаких бородавок, зато целый Эйвери Льюис.
– Да, теперь мы обе обзавелись чем-то своим. Это важно, – задумчиво сказала Хелен. – Я только думаю… – Она умолкла.
– О чем? – Ник разгрызла кубик льда.
– Ну а что, если… если с Эйвери будет то же самое. Ну, знаешь, как с Феном.
– Ты имеешь в виду в постели? – Ник быстро повернулась и посмотрела в лицо кузины. – Будь я проклята. Неужто непорочная Хелена и впрямь упомянула соитие?
– Злая ты, – сказала Хелена.
– Я знаю, – ответила Ник.
– А я пьяная, – сказала Хелена. – Но вот я думаю. Фен – мальчик, которого я любила, до Эйвери, я имею в виду. Но Эйвери ведь мужчина.
– Раз ты его любишь, я уверена, все будет замечательно.
– Конечно, ты права. – Хелена допила джин. – Ох, Ник. Поверить не могу, что все меняется. Мы были так счастливы здесь, несмотря ни на что.
– Вот слез не надо. Мы будем видеться, каждое лето. Если только у твоего нового мужа нет аллергии на Восточное побережье.
– Будем ездить на Остров. Совсем как наши матери. Дома дверь в дверь.
Ник улыбнулась, вспомнив Тайгер-хаус с его просторными комнатами, обширной лужайкой, сбегающей к бухте. И чудесным маленьким коттеджем, который ее отец построил в подарок для матери Хелены.
– Дома, мужья и полуночные вечеринки с джином, – сказала Ник. – Ничто не изменится. Самое важное останется. Навсегда.