Исполнить же выработанный план, как казалось Андрею, будет легче легкого. По его наблюдениям, одна из старушек-смотрительниц музея обычно мирно подремывала в углу на старом стуле, который достаточно громко скрипел, когда с него вставали. Поэтому со стороны большого тупикового зала внезапного ее появления можно было не опасаться.
Другая смотрительница, немного моложе первой, всегда суетливая и, по мнению Андрея, излишне бдительная, беспрестанно курсировала по трем проходным залам. Иногда она надолго задерживалась в самом дальнем из них, где экспонировалась шикарная старинная мебель, и посетителей так и тянуло присесть на одно из кресел или на огромных размеров диван, обитый светло-зеленым бархатом.
По расчетам Андрея, начинать «операцию» надо было именно в тот момент, когда беспокойная смотрительница войдет в зал с мебелью. Митлз, стоя на атасе, обязан был вовремя засечь ее возвращение и подать знак – щелкнуть пальцами, после чего пойти ей навстречу, а, в крайнем случае, и отвлечь старушку каким-нибудь вопросом. Чтобы Митлз выглядел посолиднее, Андрей попросил его надеть очки.
Обычно Митлз носил их в кармане – стеснялся насмешек. Теперь очки очень даже пригодились, придав ему вместо обличья боксера-тяжеловеса вид эдакого зубрилы-переростка.
Вообще-то сейчас на его месте предпочтительнее был бы Шурик – троюродный брат Андрея, но он остался перед воротами монастыря, охранять велосипеды. Хотя и наглый Митлз должен был вполне пригодиться, доведись им попасть в передрягу и удирать, или отбиваться.
По сравнению со своим товарищем, щуплый, светловолосый Андрей, одетый в серый спортивный костюм и кроссовки, совсем не привлекал к себе внимания, и вряд ли кто-либо из сотрудников музея его запомнил, хотя он вместе с братом наведывался сюда довольно часто.
Эти посещения с детства стали у них традицией. Тут было на что посмотреть. Иконы, картины, книги, посуда, царские одежды и награды, коллекции старинных монет и оружия…
Андрея особенно восхищали древние копья, палаши, многоствольные пищали, которые триста лет назад были на вооружении у стрельцов. Шурика же больше интересовала война Отечественная. Он мог подолгу стоять у диорамы, изображавшей бой с фашистами за русскую деревушку Крюково. Любил поглазеть на останки оружия, на вывешенную в одной из витрин эсэсовскую форму с обожженной по краям дырой на груди, как раз, где сердце, на фашистские знамена, у одного из которых – самого вычурного, он однажды умудрился вырезать ножницами целый клок бахромы, чтобы потом соорудить себе аксельбант.
И когда накануне сегодняшнего «визита» они гуляли по знакомым залам музея, именно Шурик обратил внимание брата на смотрительницу, открывшую одну из кубических витрин и доставшую оттуда неглубокую стеклянную баночку. Она долила в нее что-то из бутылки, после чего поставила баночку на место, закрыла и заперла витрину и, все время, осеняя себя крестным знамением, прошаркала в соседний зал на служебный скрипучий стул.
В витрине лежали никогда раньше не виданные братьями, почерневшие от времени экспонаты: три маленьких нательных крестика, металлический браслет, перстень-печатка, портсигар, скорее всего серебряный, несколько маленьких иконок…
– Много бы я отдал, чтобы заиметь вон тот перстенек, – потирая средний палец, будто приготовившись прямо сейчас примерить украшение, сказал Шурик.
– Да, не фиговый, – согласился Андрей. – И крестик, особенно вон тот, очень интересный.
– Вот бы их спереть, Монах! – прищурился Шурик. – Смотри, какая щель широкая, – он просунул в угол между стеклами витрины мизинец.
– Шуба! – тут же выпалил Андрей, увидев появившихся в зале посетителей, и, взяв брата под руку, повел его к выходу…
Ночью Андрею приснился очень навязчивый, в каких-то серых тонах, сон. Обычно он видел сны цветные и почти всегда беззаботные, легкие, в которых запросто мог бежать по воде или летать. В этот раз было другое.
Андрей не взмывал ввысь, а падал, проваливался в серую пустоту, и навстречу ему неслись из ничего сотканные образы хмурых бородатых мужиков. Все они были по пояс голые, с прилипшими к потным телам иконками на красно-розовых цепочках. Что-то в этих одинаковых иконках смущало Андрея. Он пытался поближе их рассмотреть, и тут же скорость падения увеличивалась, и проносившиеся мимо образы превращались в серые штрихи.
Снился Андрею большой, в два человеческих роста, деревянный крест, врытый в землю, а вокруг него плотная гудящая толпа, среди которой выделялись несколько человек одетых в черные с золотом одежды. Наверное, они пели молитвы, но ни одного слова, как он ни напрягал слух, разобрать не мог.
Среди толпы он вдруг видел себя. Так же как и все, он крестился, подносил к губам и целовал маленькую, почерневшую от времени металлическую иконку. Потом кто-то вдруг хватал его под локти и выпихивал из толпы на свободное пространство. Андрей падал рядом с деревянным крестом лицом в рыхлую сырую землю, и его тут же подхватывали чьи-то руки, поднимали, несли к высокому обрыву, где внизу синей лентой изгибалась река и, раскачав и ухнув, швыряли в пропасть…
Утром