– Сигареткой не угостишь, кореш? – обратился он к Никите.
Тот молча полез в карман, достал пачку сигарет, зажигалку. Морячок прикурил, благодарственно склонил голову, с видимым удовольствием затянулся. Пахло от него резким мужским одеколоном, да и водочкой явственно потягивало. Видно, он никуда особенно не торопился и не прочь был завести беседу с незнакомцем.
– Куда курс прокладываешь?
– Да вот в тумане что-то заплутал, похоже, что с курса и сбился, – в тон ответил Никита и протянул морячку пропуск.
– «Угольная бухта Большого Санкт-Петербургского порта. Ледокол „Академик Смирнов“, научно-экспедиционное судно. Никита Максимов, врач», – подсвечивая зажигалкой, не без труда прочитал морячок. – Надо же, врач! – с уважением повторил он. – Стало быть, тебе на «морковку» надо, щас объясню…
– Какую еще «морковку»? – не понял Никита.
– Дак твой «Академик» в рыжий цвет покрашен, чтоб во льдах, значит, выделяться. Вот его «морковкой» и прозвали. Ты сейчас топай прямо, прямо, минут двадцать. Потом, когда два больших портовых крана увидишь, резко бери руль влево и там уже не ошибешься. Когда концы отдаете?
– Что?! – опешил Максимов.
– Ну ты совсем салага. Отшвартовываетесь когда, спрашиваю.
– А-а… Вроде завтра утром.
– Ну, счастливо тебе в море, врач Никита Максимов, – и протянул ему руку. – Будем, кстати, знакомы: ты Максимов, а я Максим. Максим Вдовин, третий штурман на сухогрузе. Пока – третий. Приятно познакомиться. Глядишь, еще встретимся…
Минут через сорок блужданий по порту Никита вышел все-таки к «Академику Смирнову». Причал весь был залит огнями прожекторов, погрузка шла полным ходом. Грузчики набивали контейнеры бочками, мешками, коробками, кран поднимал многотонный груз, как пушинку, без натуги, и огромные ящики зависали над палубой, потом принимались на судне кем-то, сейчас невидимым. Вот повисла над палубой огромная, в инее заморозки, коровья туша и раскачивалась наверху. Неожиданно взревел пронзительный гудок с проходящего буксирчика, и Никите показалось вдруг, что это корова завизжала.
У трапа, поплевывая в воду и покуривая, переминался с ноги на ногу вахтенный с повязкой на рукаве. Максимов протянул ему направление и матросскую книжку.
– Медкомиссию прошел? – для чего-то спросил вахтенный, и тут же строже: – Почему опаздываешь?
Никита глянул на часы:
– Никуда я не опаздываю, мне велено было к двадцати трем прибыть, а сейчас еще только половина одиннадцатого.
– «Одиннадцатого», – беззлобно передразнил вахтенный. – Кто ж так говорит? Только берегаши безграмотные. Ладно, ступай себе, ищи свой кубрик. Да не забудь возле кают-компании график посмотреть, сдается, что тебя с утречка уже на вахту определили.
– Какую еще вахту? – опешил Максимов.
– Там разберешься, какую. Чего глаза-то таращишь. Ты в судовой роли? В судовой. А что это значит? А это значит, что вахты будешь нести, как и все. И с того момента, как ты на первую ступеньку трапа сейчас шагнешь, начинается твоя экспедиция. Счастливо тебе в море, полярник!
МЕСЯЦ ПЕРВЫЙ
Ночью он спал плохо. В кубрике, рассчитанном на двоих, их было четверо. Ему досталась нижняя шконка у иллюминатора, за которым плескалась морская волна. Внизу, под полом, мерно гудели могучие двигатели машинного отделения. Мелкая вибрация не убаюкивала. К тому же сосед сверху начал оглушительно храпеть, едва голову к плоской подушке приложил. Его могучий храп, источающий волну водочного перегара, прерывался только на те мгновения, когда этот огромного роста человек портил воздух – столь же оглушительно, как и храпел. Никита вспомнил читанную еще в школе книжку о похождениях бравого солдата Швейка. Там был такой персонаж, которого прозвали «пердун Еном». И этот самый Еном однажды пукнул так громко, что на комнатных настенных часах остановился маятник.
Никита вообще рос мальчиком начитанным. Книг дома было много, и хотя преобладала литература медицинская, несколько полок на книжном стеллаже были заполнены художественной ли, в основном собраниями сочинений классиков. В неполных шесть лет он самостоятельно одолел «Остров сокровищ» и поражал сначала воспитательниц детсада, а потом школьных учителей тем, что беспрестанно цитировал «взрослые» книжки, пересказывая наизусть не отдельные фразы, а целые страницы – память у него была отменная. Уже годам к десяти в его комнате появились такие книги, как «Острова, затерянные во льдах», «Полярные дневники», «Засекреченный полюс»… Он зачитывался Кавериным. Об Амундсене, Беринге, Папанине, Кренкеле рассказывал так, будто это были его близкие друзья; о последней экспедиции Скотта знал столько подробностей, словно сам дрейфовал с зимовщиками.
Школьные