А у меня начинали мёрзнуть ноги и руки. И вообще, темнеет, и пора по домам. Лишившись силы, я стала бояться тёмных переулков и одиноких ночных прогулок.
– На чашку чая, как я понимаю, напрашиваться бесполезно, – с улыбкой заметила Надежда Васильевна.
– Если бы вы пришли в другое время и с другим предложением, я бы не отказала, – ответила честно.
– Я скучаю по тебе, – бывшая начальница мягко сжала мой локоть. – Скучаю не по ведьме, а по человеку. Ты всегда была такой солнечной, светлой, отзывчивой, щедрой на случайные улыбки, тепло и доброе слово… И я надеюсь, что однажды ты вернёшься. И к нам, и к себе прежней.
Зря, едва не буркнула я, но промолчала. Не хватало ещё нарваться на нотацию, ввязаться в спор, а потом обнаружить себя в компании Верховной за чашкой чая и философской беседой о «быть или не быть», а если быть, то как… Хватит на сегодня.
– Провокация провалилась, – констатировала я, – давайте расходиться. Вы – человек занятой, а у меня, знаете ли, с некоторых пор режим.
Она снова посмотрела на меня как на дитё малое, с ноткой сожаления, и, кивнув, провела левой ладонью по воздуху, открывая портал в свой офис в краевой столице. Я наблюдала за ней с неприкрытой завистью и злостью на судьбу. Когда-то и я так умела…
– Злат, – тихо произнесла Верховная напоследок, – я ничего не предлагаю и ничего не обещаю. Ни следующих подобных дел, ни пересмотра приговора. Даже если докопаешься до истины, даже если найдёшь возможного виновника пропаж… Здесь и сейчас я предлагаю тебе просто встряхнуться, отключиться от проблем и найти новый путь взамен потерянного. И вспомнить, кто ты. А ты – ведьма. Даже без силы «угля». Не забывай об этом. И береги себя.
Надежда Васильевна ушла, растворившись в морозном воздухе, оставив после себя облачка пара от последних слов и тающее мерцание охровой «двери». Я помялась, сжав в руке конверт, подождала – не то подставы, не то иного чуда – и быстро отправилась домой. Почти бегом, но всё такая же незаметная, как прежде.
Дома – в однокомнатной студии на окраине, что я снимала на «пенсию по инвалидности» плюс добавочные за «боевые заслуги», выбитые для меня Верховной, разумеется, из жалости, – было темно, холодно и отвратительно пусто. Яркий свет я не любила, обходясь торшером, отопление ещё не дали, а ждать меня некому. Кроме…
Включив светильник в прихожей, я с раздражением заметила, как моё отражение сменяется чужим, и руки дрогнули, роняя конверт. Ненавижу…
– Привет, подруга, – улыбнулся из зеркала сутулый паренёк с зализанными назад тёмными волосами, высоким лбом и неприятно прищуренными бесцветными глазами.
– Сгинь, – огрызнулась я, снимая куртку.
– Ты поедешь, – заметил он невпопад.
– Исчез!
– Ах, какие мы сегодня нервные! – ухмыльнулось моё безумие. – А всё из-за совести, да? Говорят, порой она портит убийцам жизнь. Вон, Раскольников из-за неё на каторгу пошел, а ты…
– Заткнись! – я едва удержалась