– Хотите кофе? – уже из кухни спрашивала хозяйка. – У меня как раз все готово…
– Юлия Петровна, я что-то устала, может быть, в другой раз… – Александра спустила с плеча ремень тяжелой сумки, поставила ее на пол и достала из кармана конверт. – Я принесла деньги за август.
– Ну и чудесно, – Юлия Петровна показалась из кухни, в одной руке она несла дымящуюся джезву, в другой – мобильный телефон, с которым никогда не расставалась. – Помогите-ка мне, откройте дверь… Выпейте чашечку кофе и отдохните минутку.
Александра больше не пыталась отказаться от приглашения, хотя по опыту она уже знала, что эти «минутки» означают как минимум час, потерянный в пустых разговорах. Она вошла в комнату хозяйки и присела к круглому столу, на котором всегда валялись разбросанные карты для пасьянса, рекламные проспекты гипермаркетов, истрепанные книги, переложенные закладками и покрытые слоем пыли. Придвинув к себе налитую чашку и поблагодарив, она обвела взглядом уже знакомую обстановку.
Проведя большую часть жизни в среде художников, антикваров и коллекционеров, людей, чуждых условностям, часто равнодушных к быту, а иногда и полусумасшедших, Александра давно привыкла к необычным жилищам. Ей случалось бывать в сырых подвалах, где с низких потолков сочились крупные капли теплой воды, словно в бане, а на заросших плесенью стенах можно было увидеть погибающие картины баснословной стоимости. Художница могла припомнить дорогие квартиры в центре Москвы, обставленные старинной мебелью, давно заложенные банку, чьи хозяева, уже накануне выселения, никак не могли расстаться с коллекциями и уходили в никуда вместе со своими сокровищами. Блеск и нищета, безумие и мелочный расчет – все, что удивительным образом сочетает в себе мир коллекционеров, где так мало бесспорных ценностей, где одна и та же картина или вещь, переходя из рук в руки, стремительно дорожает и дешевеет – все это перестало ее удивлять. И потому, когда три месяца назад, подыскивая новую мастерскую, Александра впервые вошла в комнату Юлии Петровны, сдававшей подходящее помещение, она вовсе не была удивлена.
Эта огромная комната с двумя окнами, выходившими в переулок, служила хозяйке спальней, столовой и гостиной одновременно. Между окнами темнел огромный буфет красного дерева, через стеклянные помутневшие дверцы которого можно было разглядеть разнокалиберный хрусталь и фарфор. Буфет, вне всякого сомнения, попал в квартиру по частям, так как его габариты превосходили даже внушительные дверные проемы, и в очень давние времена, когда водились грузчики-исполины, способные перетаскивать подобные вещи. Неизбежный круглый стол с полинявшим матерчатым абажуром над ним, разрозненные стулья, шкафы, книжные и платяные, чемоданы и коробки, громоздящиеся по углам, большое продавленное кресло, накрытое пледом, двуспальная кровать, на просторах которой тщедушная хозяйка коротала свои одинокие ночи, старинное трюмо до потолка, с зеленоватым пятнистым зеркалом, в котором Александра едва себя узнавала… И еще здесь были картины покойного мужа Юлии Петровны, некогда получившего эту квартиру от Союза художников под жилье и мастерскую. Картин Александра насчитала более сорока. Точное число было ей неизвестно, да оно ее и не интересовало – покойный художник был совершенно справедливо всеми забыт. Даже вдова, против обыкновения, не считала покойного мужа гением.
… Александра подула на кофе и сделала глоток. Юлия Петровна, присев к столу, открыла конверт и медленно, благоговейно пересчитала деньги, рассматривая каждую купюру.
– Значит, это будет за август, – хозяйка принялась шарить по столу, переворачивая книги и брезгливо отряхивая испачканные в пыли пальцы. – Ни клочка бумаги, что за притча?.. Я ведь должна написать вам расписку…
– Да это ни к чему, – воспротивилась Александра. – Следующий платеж я вношу до десятого сентября, верно?
– Верно, – вздохнула Юлия Петровна, пряча деньги в карман стеганого атласного халата. Она зябко повела щуплыми плечами. День был жаркий, август выдался раскаленный, необыкновенно засушливый, но в комнате вдовы художника стояла приятная суховатая прохлада. – Ну, как вы, довольны мастерской? Я вас отлично устроила, сознайтесь?
Александра с готовностью «созналась». В самом деле, ей повезло. Еще в начале мая художнице казалось, что она неизбежно окажется на улице вместе со всем своим имуществом – книгами, холстами, мольбертами, подрамниками, ящиками с красками и чемоданами, набитыми бумагами. Девать все это было некуда, и некуда было деваться самой Александре, так и не нажившей собственной квартиры. Пятнадцать лет она жила в мансарде старинного особняка рядом с Солянкой, занимая бывшую мастерскую своего покойного мужа. Официально у нее никаких прав на эту мансарду не было, так как мастерская была получена Иваном Корзухиным от Союза художников еще в незапамятные времена. Особняк, весь отданный под мастерские, давно уже был назначен под реконструкцию, которая откладывалась по разным причинам год за годом. Дом ветшал, никто его не чинил, естественным образом исчезали удобства, сменяясь неудобствами, его обитатели съезжали