– Не спеши, ведь не знаешь утром, что будет вечером, – говорил ему отец, уже перенявший эту излюбленную присказку от своего свата, отца Насти, иногда навещавшего своего брата, который был священником при церкви св. Юра во Львове. Но Стефан то обгонял возы, то отставал, чтобы свободнее придаваться своим мечтам о счастье. И не видел, не слышал ничего, кроме своей девушки рядом, хотя ее тут не было. Не видел ни синего одеяния шалфея, ни смолевок, которые колыхались в тени лесов, не видел ни золотистую дымку берез, ни ароматную мяту, ни гибкого ломоноса, ни сныти, ни желто-красного ослинника, ни спаржи, ни копытня, хотя и шел по ним.
– Для него теперь папоротник цветет, – говорили свадебные гости, сочувственно посмеиваясь.
А в его сердце расцветала любовь.
Он время от времени вспоминал, как эта любовь родилась, и как он первый раз увидел Настю на подворье церкви святого Юра во Львове. С того времени для него жизнь стала сплошной полосой света, запаха и музыки. И борьбы. Отец был не очень рад перспективе женитьбы сына на поповне. У него на примете для сына была богатая дочь своего торгового союзника. Да и семья Насти, принадлежавшая числу старых родов священнослужителей, с недовольством смотрела на свадьбу с сыном «лавочника». Его богатство им нравилось. А то, что он «лавочник», отпугивало. Но в конце концов как-то договорились.
Как же далеко было молодому Стефану до города, что уже виднелся впереди, и до небольшого дома на берегу тихой Липы около церковки святого Духа!
А там ждали их, ибо к свадьбе все было готово. Свадебные гости уже съехались, стоял шум и от молодежи, и от старших.
Брат хозяина о. Иоанн Лисовский дольше всех противился замужеству Насти со Стефаном. Ведь между церковью св. Юра и семей Дропанов шло долгое судебное разбирательство по поводу какого-то куска земли, и о. Иоанн не очень хорошо относился к старому Дропану. И теперь он выехал поскорее из Львова, чтобы не ехать вместе с «безбожным торгашом», который затеял тяжбу с домом Божьим. И, кроме того, он устроил еще один демарш – он хотел быть на венчании своей племянницы. Но не хотел, чтобы старый Дропан кичился тем, что он, о. Иоанн, приехал специально на эту свадьбу! Для этого он выискал себе какие-то церковные дела у львовского владыки в Каменец-Подольском, чтобы как будто только по дороге заехать на свадьбу племянницы. Весть об этом он распространил еще во Львове.
Теперь он сидел со своим братом и с игуменом недалекого василянского монастыря в Черниче, о. Теодозием, в саду около приходского дома, за деревянным столиком в тени лип. Перед ними стояли три глиняных горшочка, кувшинчик кислого молока, хлеб и масло.
– Ешь и рассказывай, что нового, – говорил ему о. Лука. – Да с чего начинать? – сокрушался о. Иоанн.
– С дел нашей церкви, – важно ответил игумен Теодозий.
– А как же, – ответил о. Иоанн.
Секунду подумал, взял кусок ржаного хлеба, намазал маслом и, положив его снова на деревянную тарелку, начал:
– Нашу святую церковь вконец разорили и доконали латинские иерархи, что верховодят ею. – И не удержался от того, чтобы не добавить: – А наши торгаши еще и себе от нее урывают.
– И врата ада не одолеют ее, – заметил набожно игумен Теодозий.
– Да, да, – ответил о. Иоанн. – Но чем дальше, тем тяжелее дышится. Гордыню, похоть, сребролюбие, чревоугодие и пьянство – все без исключения главные грехи мы видим у других. А между тем, они овладели нашей церковью. И Господь не выводит ее из-под чужого ярма!..
Львовский священник горько усмехнулся. На это о. Теодозий ответил:
– Ведь и мы не без греха. В особенности нас разрушает один главный грех. Это лень. Его нам и выпало искупать. Походил я по миру, среди чужестранцев, был в Иерусалиме, и в Антиохии, и на святой горе Афонской. Но нигде не видел, чтобы люди так мало прикасались к книгам, как наши. Вот потому они и не умеют защищать свою церковь от нападок врагов.
– Ты все свое, отец игумен, – заметил о. Лука. – А я тебе не раз говорил и теперь скажу, что оно и так, и не так. Где взять эти книги? И на что купить? А? На что? Да к тому же женатому священнику и при такой дороговизне как сейчас! Церковные земли заграбастали старосты и ксендзы. Татарские набеги вздохнуть не дают. И никто из-за них не беспокоится. В этом году не было их еще, но слухи уже идут. Крестьяне разорены и нищают все больше и больше. Мещане тоже – шляхта берет торговлю в свои руки, хоть и кричит, что «не благородное это дело». А наших священников тут, то там даже на панщину гонят! И как им до книг дотянуться?
Настало неловкое молчание. Отец Иоанн, что должен был ехать в Каменец, забеспокоился, услышав про опасность. Но подумал, что его брат, знай он больше об этом, сообщил бы ему перед отъездом.
А о. Лука перевел дух и продолжил:
– Вот возьмем, к примеру, меня! Говорят, что я выдаю дочь за богача. Но не могу же я ее отдать голой. Сколько стоит мне эта свадьба? Локоть атласа – 20 грошей, а фаландаш – 35. И во что ее одевать? На какие средства?
Снова