Надо только дождаться и показать… Она сидела и иногда посматривала в окно. За окном покачивался шар, и был он самый большой и круглый в мире.
Тоня совсем уже клевала носом, когда пришел папа.
Он вошел грустный и усталый и сел с ней рядом.
– Как хорошо дома!.. – сказал он.
А Тоня посмотрела в окно – шар! И вся радость, задремавшая вместе с ней, проснулась и оттого, что есть с кем поделиться, возросла вдвое. И она рассказывала, рассказывала…
– Вот и все, – сказала она.
– Ах ты, мой флажок, – сказал папа и погладил ее по голове. – Это самый замечательный шар, какой я видел в своей жизни.
И Тоня уснула, и снилось ей, как в детдоме ей пришла посылка от мамы. И были там красные штаны. Мама думала, что Тоня все такая же толстая, да еще и выросла за два года, и штаны оказались Тоне очень велики. Они висели ниже колен и торчали из-под юбки. И Тоня шагу не могла ступить из-за этих проклятых индюков. Вот она идет, а они, грозно шипя, медленно отделяются от заборов, и все ближе, и их все больше, со всей улицы. И такие гадкие птицы вытягивают свои голые шеи, и трясутся их противные красные клювы, тянутся к ее штанам. И шипят они все громче и противней.
И Тоня бежит. И они бегут за ней, хватают ее за штаны и больно щиплют за ноги. И шипят. А она не может быстрей – сползают штаны…
И вот они, эти индюки, они же мальчишки с ее двора, они же две цыганки, клюют, прыгают, рвут ее самый большой и самый красный шар.
«Нет! Нет!» – кричит Тоня и просыпается. В испуге смотрит в окно.
Трень-бом-динь!
Папа сидит рядом и смотрит на Тоню. И папа улыбается ей.
И Тоня вдруг вспоминает, что хотела у него спросить:
– Папа, ты знаешь, где Недлинный переулок?
– Нет, Антон, не знаю.
– И никогда не слышал о нем?
– Нет… А зачем тебе?
Тоня смотрит в окно – и вдруг улыбается. Тому, что знает только она…
Трень-бом-динь!
Но-га
Калитку тяжестью откроют облака,
И Бог войдет с болтушкой молока.
– Ну, Заяц, ты идешь с нами или не идешь?..
Второклассник Зайцев колебался.
Сегодня папин день рождения, и мама сказала: «Как придешь из школы, сразу садись за уроки, потом приберись и все сделай очень хорошо до того, как папа вернется с работы. Это будет лучший подарок».
День рождения отца – это Зайцев понимал. Но перед ним, серьезные, сомкнутые, стояли ребята, молча ждали и словно испытывали его.
…Уже три месяца – как вернулся из эвакуации и пошел в школу – Зайцев выходил со всеми после уроков, и все разделялись на группы и расходились группами, а эти двое всегда шли в сторону, в которую не ходил никто, а Зайцев оставался один и шел один. Портфель становился тяжелым и чужим, и Зайцеву было тоскливо.
Он всегда ждал дружбы, и она не удавалась, как-то он не был нужен, а в его возрасте это уже стало важнее всего. Надо было что-то предпринять, и Зайцев выбрал этих двух. Он старался им услужить, заискивал,