Грязная настойка. Слава Сорокин

ешку с носками. Периодически я поливал этот коктейль водой, посыпал его сахаром и добавлял сухие дрожжи. Таким образом я надеялся разжиться настойкой: необычайным хмельным напитком, который бодрил бы меня по утрам покрепче ругани вечно пьяных соседей за стенами.

      Манерно запустив правую руку под подушку, нащупал там что-то неровно-овальное и мягкое. Достал. В руке у меня, всем своим видом хохоча, зиял варёный картофель. Неровно-овальный. Довольно крупный, почти как куриное яйцо шестерного объёма, но только с мелкими кратерами.

      – Фу! Нечищеная! – В ужасе воскликнул я; поднялся, оставив за спиной не застеленную кровать, – застилать было нечем, так как всё постельное бельё в грязном состоянии давно существовало в ванне, функционируя по тому же принципу, что и носки с трусами, – а ещё у меня был чайник с грязными носовыми платками, – и направился в ванную-комнату. Там положил картофелину в раковину, заткнув ею слив и заполнив умывальную локацию водой.

      В этой странной суматохе я опрометчиво забыл насыпать в новый сосуд сахара и дрожжей. Впрочем, моя суматошная голова не первый раз меня подводит, поэтому я не сильно переживал по этому поводу. Немытая варёная картошка в раковине с водой – о! чудо из чудес!

      За всей этой вереницей дел я совсем забыл о желудке, который с дотошной регулярностью требует к себе внимания. У него, надо полагать, давно уже развился эдакий СДВЖ (синдром дефицита внимания желудка). Решив не спорить с его величеством, я направился к холодильнику. Открыв окно в дверце, – да, да, в двери моего холодильника было специальное почти идеально круглое окошко на щеколде: чтобы не тратить лишнее время и силы на бесполезную возню с огромной дверью, – я засунул в холодильник голову (по плечи) и огляделся. Холодильник оказался пуст, за исключением единственной полки, – нижней, – которая была намазана щедрым слоем горчицы. Сантиметра два. Поразмыслив пару минут над смыслом бытия, резким движением я окунул своё ни чем не обезображенное и вообще великолепное лицо в не менее великолепную горчицу. Затем застыл. И в итоге уснул, так и стоя с головой в холодильнике, уложив лицо в горчицу.

      Когда я проснулся, – а если верить механическим часам, заботливо встроенным мной в стенку холодильника, прошло немногим больше часа, – моё лицо переносило тяжкие муки от обжигающей боли. И уши мои так замёрзли, что должны бы были почернеть и покинуть меня. Но они этого не сделали, за что я им безгранично благодарен.