Но почему ничего не меняется?» Такой вопрос сидел в голове Эрудита со вчерашнего дня, когда прошел слух о происшествии: минувшей ночью повесился солдат, по армейской классификации – «молодой». Он прослужил всего пару месяцев, «деды» запугали его, затуркали, словом, довели до самоубийства. А информация вокруг происшествия была окружена таким ореолом тайны, что практически сослуживцы узнали об этом случайно.
С каждым днем у Эрудита все сильнее укреплялось желание постигнуть причину царящих в их части бесчинств, которые противоречили его взглядам, характеру. Иногда ему казалось, что он вот-вот докопается до истины, но годами укоренявшиеся казарменные устои были столь абсурдны, что найти им разумное объяснение никак не удавалось. Это само по себе еще больше распаляло не только намерение разобраться во всем, но и убеждение: значит, такие жестокие порядки кому-то нравятся.
Армию Эрудит сравнивал с джунглями, где царят дикарские нравы, где сквозь мрачные дебри произвола не пробиваются лучи элементарной порядочности.
А ведь тысячи еще не знающих жизни пацанов, хотя и наслышаны об армейских кошмарах, все равно в глубине души мечтают об армии, как о таинственной и заветной планете: там совершаются геройские подвиги, там можно проявить свою доблесть, отвагу и храбрость. Мальчишки есть мальчишки: им защита близких и могил своих предков предназначено природой, к тому же в семнадцать-восемнадцать лет мы все романтики: будущее нам еще кажется похожим на сказки, в которых добро всегда побеждает зло, в груди буйствуют благородные порывы, любовь ко всему миру, мы осознаем свое предназначение сделать его совершеннее, добрее и краше. Но, надев солдатскую шинель, оказавшись в одиночестве перед постоянной угрозой со стороны старослужащих и офицеров, внезапно убеждаешься, что мир жесток, а реальность страшнее сказок! В армии ты раб: тебя бьют по лицу и по почкам, заставляют перелопачивать прошлогодний снег, строить дачи для командиров; по прихоти сержанта ты продуваешь макароны, до потери сознания ползаешь по плацу; здесь тебя искалечат или убьют. Под солдатской шинелью сердце начинает биться иначе, чувства черствеют: тебя уже не восхищает безмолвие вечное далеких звезд, теперь ты смотришь на ночное небо с безысходной тоской, и хочется завыть по-волчьи. Так или примерно так размышлял Эрудит.
Мой дорогой читатель, вы, вероятно, удивлены несколько странным именем нашего героя. Конечно же, это – не имя, а уличное прозвище. Зовут его Виктор Донцов. Но в хуторе Заречном, в котором он родился и вырос, все его звали Эрудит, и прозвище это прилипло к нему прочно, навсегда. В армии же он был рядовой Донцов. Чтобы нам с вами, дорогой читатель, не путаться, будем, пожалуй, и в дальнейшем называть его по-уличному – Эрудит. Парень среднего роста, с широкими плечами и крепкой грудью. Коротко остриженные черные волосы открывают высокий лоб и прямые темные брови. Взгляд слегка прищуренных серо-зеленых глаз – сосредоточенный, уверенный.
Всю неделю в части стояла тишина, как будто бы все забыли о ЧП. И вдруг началась кутерьма – в срочном порядке красили бордюры, орали друг на друга офицеры, стоял топот пробегавших взводов. Всюду наблюдались озадаченные взгляды, суматоха. А на следующий день для расследования происшествия прибыла комиссия из Москвы, во главе с генералом. Командир части полковник Перегаров, как и положено, оказал ему радушный прием.
– Гостей мы любим, вам у нас понравится, – сказал он и деликатно предложил высокому гостю для начала полюбоваться красотами гор.
Генерал с мясистым носом и полным ртом золотых зубов, предвкушая обильный ужин, имел хорошее настроение, потому согласился с превеликим удовольствием. Совершая восхождение, они вели меж собой интеллигентный разговор о необъятных просторах Приморского края, о дикой красоте его уникальной природы.
– Ну что, вы тут, как бы, еще не всех изюбрей перестреляли? – интересовался генерал. – Хоть видел их?
– Как не видеть? Сколько раз приходилось, – отвечал полковник. – И оленей видел, и медведей. Если желаете, на кабанчиков можем поохотиться. Прежде, говорят, они тут полчищами ходили, теперь, конечно, их все меньше становится. Но не жалуемся, без трофеев редко бываем.
Поднимаясь сквозь пятнистую тень по травянистому покрову сопки, полковник, в свою очередь, живо интересовался столичным бомондом, спрашивал генерала, мол, не доводилось ли ему бывать на концертах Аллы Пугачевой, поинтересовался его отношением к балету, к творчеству Хачатуряна.
– Мне очень уж нравится «Танец с саблями», – с огоньком в глазах сообщил он, – особенно «под этим делом». – И щелкнул себя по шее. – Как только услышу: тара-та – та, тара-та – та, так руки сами тянутся схватить саблю и размахивать ею во все стороны, и бежать, и прыгать, как джигит. Я просто обожаю классическую музыку, она облагораживает, она возвышает душу.
– Вот как? – окинул его генерал проницательным взглядом. – По тому, какую музыку человек любит, можно судить о сущности его души.
– Тесно