В данной книге цитируются подлинные документы и мнения современников Ивана Грозного, историков и исторических личностей.
ЦАРЬ ВСЕЯ РУСИ
ПИСАРЬ
Писарь Посольского приказа Степан Кобыла, закончив переписку набело царского письма к королю Польскому и Литовскому Стефану Баторию, отложил перо, потянулся и перечитал написанное, чтобы, не дай Бог, пропустить описку – тогда быть ему битому батогами, если описка без умысла, а если царь Иоанн заподозрит умысел, тогда можно и жизни лишиться. Письмо гласило:
«Брат наш, король Польский и Литовский, Стефан!
Мы, смиренный Государь всея Руси, Божиею, а не человеческой многомятежною волею… Когда Польша и Литва имели также венценосцев наследственных, законных, они ужасались кровопролития: ныне нет у вас христианства! Ни Ольгерд, ни Витовт не нарушали перемирия: а ты, заключив его в Москве, кинулся на Россию с нашими злодеями Курбским и другими: взял Полоцк изменою и торжественным манифестом обольщаешь народ мой, да изменит царю, совести и Богу! Воюешь не мечом, а предательством – и с каким лютым зверством! Воины твои режут мертвых… Наши Послы едут к тебе с мирным словом, а жжешь Луки жжеными ядрами (изобретением новым, бесчеловечным); они говорят с тобою о дружбе и любви, а ты губишь, истребляешь! Как Христианин я мог бы отдать тебе Ливонию; но будешь ли доволен ею? Слышу, что ты клялся Вельможам присоединить к Литве все завоевания моего отца и деда. Как же согласиться. Хочу мира, хочешь убийства; уступаю, требуешь более и неслыханного: требуешь от меня золота за то, что беззаконно, бессовестно разоряешь мою землю!.. Муж кровей! Вспомни Бога!
Царь всея Руси Иоанн».
Не обнаружив в письме описок и помарок, писарь Степан скатал письмо в свиток и понес его в Палату Посольского приказа для передачи дьяку, который должен подписать это письмо царя, приложить печать и отправить с гонцом к польскому королю Стефану Баторию, который был избран сеймом на этот пост из воевод, а не по наследству.
Выйдя из писчей избы, Степан остановился, ослепленный ярким солнцем: был конец весеннего месяца грачевника 7089 года от Сотворения мира (март 1581 года) и после полудня солнце, висевшее на безоблачном голубом небе, роняло на землю теплые лучи– стрелы, которые пронзали остатки почерневшего снега, заставляя их истекать талой водой, струи которой с тихим журчанием сливались в ручейки, затем объединялись в потоки, обрушивающиеся с крутого берега в воды Москва-реки, которая, еще не освободившись от льда, кротко воспринимала в себя все весенние воды, чтобы напрягшись, через несколько дней сбросить с себя ледяные оковы и вобрав весенние воды широко разлиться, подтапливая избы и дворы, сгрудившиеся на другом берегу нестройными рядами.
Где-то там, вдали, за рекой, стоял и дом Степана, в котором он проживал бобылем после великого Московского пожара, случившегося десять лет назад при набеге крымского хана Девлет-Гирея, когда сгорели заживо жена, дети и родитель царского писаря Степана Кобылы, который сам уцелел, поскольку находился в Кремле, а семью не успел забрать из-за внезапности появления татар.
Тот пожар, в три часа, выжег всю Москву, оставив лишь Кремль, который татары не осмелились брать штурмом из-за высоких стен и жара от московского пепелища. Так Степан и остался бобылем в доме, который отстроил на месте сгоревшего своего семейного жилища.
Вздохнув от тяжелых воспоминаний о своих родичах, сгоревших в Великом пожаре, Степан зашагал к Посольскому приказу, стараясь не замочить сапоги в весенних ручейках, пересекающих дорогу. Сапоги его были не новые, изрядно поношенные и заполнялись талой водой, стоило лишь ступить в неприметную лужу, прикрытую сверху мусором, накопившимся за долгую зиму.
В Посольской палате, которую выстроили в Кремле по приказу царя Иоанна лет пятнадцать назад, чтобы отделить государевы Приказы от царских покоев, и служилые людишки не мотались среди царевых родичей, подьячий Тимофей взял у Степана царское письмо, прочитал раз и два его целиком и, удовлетворившись написанным, отпустил писаря восвояси с напутствием: – Ступай, Степан, домой, на сегодня твои дела закончены и можешь покашеварить в своем доме, где живешь бобылем. Почему ты не возьмешь к себе молодайку в жены-стряпухи? Иль невесты на Москве перевелись? Ты еще мужик справный, можешь и деток завести, а живешь словно сыч лесной в одиночестве, супротив божьего промысла, который заповедовал, чтобы люди плодились и размножались. Али сила мужская в тебе закончилась? Что молчишь?
– Что Вам ответить, Тимофей Гаврилович, – смиренно отвечал Степан. Никак не могу позабыть жену и детишек, сгоревших заживо от проклятых татар, вот и нет желания вновь обзаводиться семейством. А ну как татары вновь Москву пожгут?
– Больше не пожгут, – нет у татар мочи сюда соваться, – успокоил дьяк. – После битвы при Молодях истлела татарская сила и еще много лет не будут сюда соваться басурмане. Так что подыскивай себе, Степан, новую суженую и заводи детишек. Царь Иоанн весьма благосклонно относится к семейным холопам и даст тебе прибавку к жалованию, о чем я похлопочу. Давай, Степан, чтобы к осени закончил свою бобылью жизнь, а теперь ступай в хату и