– Почему? – спросил он.
Чардынин, в этот момент раскуривавший трубку, поперхнулся и закашлялся.
– Что «почему»? – хрипло пролаял он.
– Почему вас не интересует то, что мы предлагаем?
– Но, помилуйте, господа, это же совершенно очевидно! Кино не может говорить! Никогда не говорило, не говорит и не будет! И недавний провал в Берлине говорящей фильмы «Поджигатель» – тому подтверждение. Вы, вероятно, читали, что публика забросала экран помидорами и яйцами. Нет, зритель не в состоянии воспринимать одновременно изображение и звук! Если фильму будут слушать, ее не будут смотреть. Звук отвлекает от главного – от лиц звезд. Увы – такова человеческая природа. Придется вам с этим смириться! – закончил Чардынин, взмахнув трубкой, из которой на стол выпрыгнул игривый огонек.
Басби вскочил. Рот его беззвучно открылся, потом закрылся и снова открылся. Глаза закатились. Тело изогнулось, наклонившись вперед. Он прижал руки к сердцу, протянул их к Чардынину, покачнулся и схватился за голову. Губы вытянулись в трубочку и тут же скривились, как от боли. Басби рухнул на стул. Чардынин и Сидни с недоумением глядели на него.
– Надеюсь, вы меня поняли, – спокойно сказал Басби, обращаясь к Чардынину и затягиваясь сигаретой.
– Понял. Вы сумасшедший.
Басби расхохотался.
– Ничуть! Это была сценка из вашей же фильмы «Жемчужные слезы разлуки». Так вы ничего не поняли? Странно. Я думал, все зрители уже научились читать по губам. Выходит, не все. Вы бы предпочли, чтобы я издавал какие-то звуки, или достаточно пантомимы? Тогда вам следовало родиться глухонемым.
Настала очеред Чардынина хохотнуть.
– Остроумно! Очень остроумно! Прекрасная иллюстрация недостатков немого кино! Однако…
– Однако