Пожалуй, именно тогда я впервые задумался о том, что где-то может быть иначе. Не в плане чистоты – вообще иначе.
Что такое метро для ребенка, родившегося и выросшего на окраине Москвы? Это «Щелковская» и «Первомайская» – простенькие, неказистые, утилитарные. Но такие же привычные, как подъезд родного дома. Это «Измайловская» – лучшая на свете станция, потому что поезд до и после нее идет не по туннелю, а по улице, и можно пялиться в окно, встав коленками на пухлые коричневые сиденья. А дальше, вплоть до конечной «Киевской» – целая череда станций, непохожих одна на другую. Какие-то для мальчишки интереснее (например, «Площадь Революции»), какие-то скучнее (типа «Смоленской»), какие-то удивительнее прочих («Измайловский парк» с его тремя путями вместо двух). Но самое главное – они разные, и так было всегда, так и должно выглядеть метро, и иначе попросту не бывает!
В четырнадцать, покатавшись по парижской подземке, я волей-неволей сделал два вывода. Во-первых, оказывается, чистота все-таки важна. Просто в Московском метрополитене им. В.И. Ленина ты о ней не задумываешься, потому что она там есть, за ней следят, однако это осознается лишь в сравнении. Как бы нелепо это ни звучало, мне понадобилось побывать в столице западноевропейского государства, чтобы по достоинству оценить давний ответ туриста корреспонденту.
Во-вторых, окончательно выявились отличия родного метро от множества прочих. Если забыть, что слева-справа от тебя есть пути, то по той же «Площади Революции» или по «Киевской» можно ходить, будто по музейным залам, восхищенно рассматривая бронзовые скульптуры и мозаичные полотна. Что, собственно, москвичи и наблюдают в последние десятилетия, пытаясь по дороге на работу прорваться сквозь шумные и суетливые группы иностранцев, у которых посещение метрополитена стоит отдельным пунктом экскурсионной программы.
То, что в детстве мне казалось обыденным и само собой разумеющимся, для кого-то, как выяснилось, обладает настоящей художественной ценностью! Для меня это – всего лишь остановка общественного транспорта, где я жду поезда, платформа, на которой я толкаюсь в час пик, торопясь на работу, и частенько матерюсь вполголоса, застряв в толпе пассажиров у эскалатора. А для кого-то эта же станция – роскошный дворец. Со всеми присущими дворцу (или музею) атрибутами, с экспонатами, которые непременно нужно снять на смартфон, а еще лучше – запечатлеть самого себя на их фоне. Если довести фантазию до абсурда и представить, что в современной Москве нет ни одного музея, памятника архитектуры, достопримечательности и вообще какого бы то ни было объекта культурного наследия, сюда все равно будут ехать гости из других городов и стран – ради достопримечательностей подземных.
Герой романа «Дворец для рабов» не знал, с чем ему придется столкнуться в Москве, не догадывался, как выглядят станции метро, и мог лишь предполагать, есть ли на них выжившие. Попробуйте посмотреть его глазами на то, к чему вы, читатели, давным-давно привыкли.
Глава 1
– Родя-Родя, что ж ты так… – донеслось из-за двери. Тим толкнул рассохшуюся, выкрашенную белой краской облупившуюся створку. Заржавевшие петли противно скрипнули, следом раздался слаженный лязг оружия.
– Свои, – не преминул предупредить он, даже не подумав, что кто-нибудь мог и пальнуть, не разобравшись.
Дула автоматов не опустились сразу, с десяток секунд упирались в грудь, пока он распахивал дверь и представал пред ясные очи своих бойцов: мало ли какие слуховые галлюцинации случаются? Николай Никифоров, загремевший на гауптвахту за злостное нарушение дисциплины и подставивший собственную группу второго дня, клялся, будто слышал мольбы о помощи, а не просто так полез в болото. Не оступился, проигнорировав приказ идти след в след, а намеренно устремился чуть не в самую трясину – едва вытащили. И хорошо, что в тот момент на ребят не напала какая-нибудь гадская тварь, а то ведь все могло закончиться гораздо хуже.
– Ты не пугал бы так, командир, – буркнул дюжий парень под два метра ростом, с очень светлыми, практически бесцветными глазами, темными волосами, перебитым носом и кривым шрамом на шее. Тим едва-едва достигал макушкой ему до подбородка.
– Проверяю боеготовность, Макс, – устало проговорил он и кивнул на привалившегося к стене парня, лежащего без сознания. Выглядел тот не лучшим образом: бледный, почти как труп, осунувшийся, с набухшей алой повязкой на ноге. – Он как?
– Не выберемся в ближайшее время – истечет кровью, – влез в разговор Данька. – Мой прогноз: три часа.
– Маловато, – сказал Максим укоризненно. – Плохого мнения ты о Родьке. Он же у нас парень о-го-го. Еще нас обоих переживет.
– Возможно, если повезет… четыре, – Данька подыгрывать приятелю не стал. С его точки зрения, все было более чем серьезно. – Затем заимеем на руках труп, который проще бросить, нежели сжечь или похоронить.
Тим кивнул, не соглашаясь, но принимая к сведению.
– Сжечь, – пробурчал Максим, – нечего оборотней привлекать.
– Да куда уж сильнее, – прошептал Данька.
– Волкодлаки, – поправил Тим. – Мы зовем