Итак, раздался осторожный перестук, и дверь приоткрылась.
– Можно?
Голос был мужской, и я уже видел из своего угла крупную сутуловатую фигуру. Это был высокий черноволосый мужчина с открытым спокойным лицом и ясным взглядом тёмных бархатистых глаз. Он приятно улыбался и смотрел на меня с таким кротким выражением, что я сразу же почувствовал к нему симпатию. (О, эта редакторская опытность! О, умение читать в чужой душе… – иногда вы очень пригождаетесь!).
Как бы невзначай отодвинув локтём надоевшую рукопись, я с ободряющей улыбкой глянул на посетителя. Видно было, что это очень воспитанный и вежливый человек. В руках у него ничего не было. Стало быть, не автор (ещё один плюс в его пользу). Может, дверью ошибся?
– Присаживайтесь! – кивнул я на ободранный стул перед столом. – Вас как зовут?
– Николай Иванович Марков, – молвил гость, опускаясь. – А вы Константин Фёдорович Лапин?
– Да, это я.
– Писатель-фантаст?
– Можно сказать и так… Было время, когда я работал в этом жанре, по три повести за месяц успевал накропать, а теперь сами можете видеть.
Я многозначительно кивнул на письменные столы с лежащими на них бумагами.
– Понимаю, – с серьёзным видом проговорил мужчина. – Служенье муз не терпит суеты. Очень понимаю!
Я откинулся на спинку кресла. Гость нравился мне всё больше.
– А позвольте полюбопытствовать, с чем пожаловали? – спросил я как можно мягче. Это редко так бывает, чтоб я сам спрашивал. Обычно посетители торопились высказать свою просьбу и неловко совали мятые рукописи, с тревогой заглядывая в глаза и словно стыдясь чего-то.
В этот раз было не так. Гость вдруг принагнул голову и заоглядывался. Я тоже зачем-то оглянулся, хотя в кабинете, кроме нас двоих, никого не было. Один мой сотрудник был в командировке. Другой – на выступлении. А третий работал дома, читал рукописи лёжа на диване (так ему было сподручнее). Двое мы были в кабинете, никто нас не подслушивал и видеть не мог. Да и чего такого мог он мне сказать? Это при советской власти за писателями усиленно следили, боялись, как бы они не того… не обманули доверчивый народ, не соблазнили «малых сих». Но теперь-то чего нас опасаться? Иной раз и хочется, чтоб нами заинтересовалась какая-нибудь спецслужба. Иностранная разведка – тоже хорошо. Чтоб следили за нами круглосуточно, снимали на камеру в инфракрасных лучах. Назначали подпольные встречи на конспиративных квартирах и предлагали бешеные деньги. Мы бы от денег мужественно отказывались (в большинстве своём), а потом писали бы про себя героические повести, какие мы несгибаемые патриоты и борцы с империализмом! И уж тогда всё сразу – деньги, слава и всё то, что неизбежно вытекает из первых двух…
Но ничего этого пока что не предвиделось. Передо мной сидел гость, приятный во многих отношениях, хотя и несколько странноватый. Я глядел на него с любопытством и ожидал всякого. Настроение вдруг резко ухудшилось: опять какой-нибудь анекдот. А мне ещё работать надо. Потом домой ехать, телевизор смотреть целый вечер. Неутомимый Малахов будет с упоением рассказывать про свинцовые мерзости наших дней, разоблачая всяких подлецов, которые кишмя кишат повсюду и везде. А я буду всё это слушать, потому что это как бы интересно, а мне как бы нечем себя занять. Дел у меня как бы много, но делать всё равно как бы нечего. Такая диалектика. А лучше сказать: прохиндиада, топтание на месте… Был такой фильм лет двадцать назад. О чём уж он там, я не помню, а название запомнилось. Про-хин-диада – от слова «прохиндей»!
Гость вдруг резко придвинулся, посмотрел в самые глаза.
– Я хочу рассказать одну историю… думаю, она вам пригодится… повесть потом напишете. Прославитесь.
Я набрал полную грудь воздуха и сделал озабоченное лицо, словно задумал нечто неординарное. Мне сотни раз предлагали «истории», но ещё ни разу не рассказали ничего стоящего, хоть сколько-нибудь интересного.
– Я в общем-то не против, – заговорил было я и вдруг выдал: – А, может, вы в письменной форме изложите? В общих чертах! Я прочту, а потом мы с вами это дело обсудим.
– В письменной форме нельзя! – с полной убеждённостью ответил гость. – А вдруг кто-нибудь прочтёт?
Я с удивлением глянул на него.
– Что-то