Перехочется. Татьяна Соловьева

оловьёва.

      Моя самоизоляция началась примерно за две недели до появления соответствующего указа Сергея Семеновича. Интерактивная карта распространения вируса по миру впечатлила меня еще в феврале, а в начале марта, когда ВОЗ признала происходящее пандемией, я стала работать удаленно. Первое время казалось, что в моей жизни практически ничего не изменилось: из офиса на Большой Дмитровке приехал компьютер, а зум и слак создавали полное ощущение присутствия. За одним исключением: меня отрезало от всего, чем я действительно люблю заниматься в свободное время. Дружеские видеочаты, о которых каждый второй отчитывался в сторис, не шли ни в какое сравнение с реальными. Записанные в отчаянии танцы для тиктока —с афтепати Бала дебютанток «Татлера». А бесконтактная доставка первого, второго и третьего, из какого бы кулинарного рая их ни привозили, не смогла заменить семейных бранней с дочкой на Усачевском рынке.

      И тут мне вспомнился пост в инстаграме Андрея Сергеевича Кончаловского о дофаминовом голодании. Об очередном велнес-феномене из Кремниевой долины режиссер рассказал еще задолго до карантина: «Как жить в старости? Можно ли чувствовать себя комфортно? Как правило, старость – это не возраст, а отсутствие желаний. Значит, чтобы быть молодым, надо иметь желания. А чтобы иметь желание, нужно, чтобы оно возникло. А чтобы оно возникло, нужно от чего-то отказаться. Важно уметь себя ограничивать (…) После такого «голодания» мы испытываем больше радости от жизни. Для того чтобы иметь желания, надо почаще помещать себя в нежелательные и неудобные состояния. Ты ненавидишь ледяной душ , но заставляешь себя встать под холодную воду. Тебе хочется набить живот, а ты пропускаешь завтрак, обед и ужин. Тебе хочется лежать – заставляешь себя идти. То есть себя надо ограничивать и заставлять».