И вдруг… Или мне показалось? Глазок у птички медленно приоткрылся, блеснув на мгновение какой-то белесоватой поволокой, и закрылся вновь.
Я взял её в руки и почувствовал слабое сердцебиение. Никаких сомнений не оставалось: она была жива. Только, видать, окоченела от холода. Вот и упала, не в силах держаться. Тут её дочурка и подобрала.
Я объяснил это Машеньке, и она, узнав, что птичка будет жить, когда отогреется, очень обрадовалась. Мы достали коробку из-под обуви, положили в неё ваты, а сверху – птичку, предусмотрительно закрыв коробку крышкой.
Потом пошли обедать.
А когда вернулись в комнату и Машенька сняла крышку, увидели, что синица ожила. Она сначала потрепыхалась в коробке, затем выскочила из неё и побежала, мелко-мелко семеня ножками.
Дочка хотела поймать птичку, да не тут-то было: синица подпрыгнула, взмахнула пару раз крылышками и взлетела на стол, со стола на шкаф, а со шкафа – на гардину, и, усевшись там поудобнее, наблюдала за нами.
Я видел, насколько велико желание дочки взять в руки ожившую птичку.
– Давай попробуем дать ей пшена, – предложил я Машеньке.
Дочка обрадовалась, думая, что этим она подкупит синицу и та даст ей хотя бы погладить себя. Мы достали блюдечко, насыпали в него пшена и поставили на пол. Но синица даже глазом не моргнула, по-прежнему оставаясь на облюбованном месте.
Тогда я переставил блюдечко на шкаф, куда дочка не могла дотянуться. Так что синице, казалось бы, бояться нечего. Но птица не реагировала и на это. Так до самого вечера и просидела на своём месте.
На следующий день перед уходом на работу я обнаружил синицу сидящей на гардине. Пшено в блюдце осталось нетронутым.
«Странная птица, – подумал я, – ведь голодная, наверно, а не ест».
А когда вернулся домой, увидел, что синица летает, перепархивая с одежного шкафа на книжный, а потом на гардину, и покрикивает, словно обеспокоенная чем-то. А дочка с удивлением следит за нею.
– Ожила наша птичка, – сказала Маша. – Только вот не ест ничего.
– А может, она не привыкла есть из блюдечка, – решил я и насыпал пшено прямо на шкаф.
Но синица так и не дотронулась до корма. А всё продолжала летать по комнате, отдыхая лишь на гардине у окна. И я, вспомнив, что сегодняшний день теплее вчерашнего, подумал: наверное, птичка почувствовала ослабление мороза, и ей хочется на волю.
Я предложил Маше выпустить птичку, но она скривила личико. – Понимаю, – настойчиво продолжал я. – Конечно, хорошо, когда дома птичка. Но что делать, если она привыкла к воле. Тем более что она ничего не ест у нас. Погибнет, как в одной сказке.
– Какой? – заинтересовалась дочка.
– Расскажу, – с готовностью предложил я. – Только давай выпустим птичку.
– Ну ладно, – согласилась Маша, немного подумав.
Мы открыли форточку и вышли из комнаты, оставив её проветриваться перед сном. А когда вернулись, синицы уже не было. Дочка с сожалением вздохнула. Но я успокоил её, закрывая форточку:
– А сейчас будет сказка.
– Про синичку?
– Про синичку. Раздевайся и укладывайся.
Когда Машенька улеглась, я подсел к ней поближе и начал рассказывать:
– Один человек поймал синицу и посадил её в клетку. А она ему и говорит:
«Отпусти меня, я тебе за это дам серебряных пёрышек, которые превратятся в серебряные монеты».
Человек не поверил. Тогда синица встряхнулась – из неё выпали серебряные пёрышки и сразу же превратились в монеты.
«Вот видишь, – сказала синица. – А теперь отпусти меня. Я буду прилетать каждое утро и приносить серебряные пёрышки».
Но человек не поверил птице. Он боялся, что она улетит и больше не вернётся. Одолела его жадность, и он не выпустил птицу.
А потом как-то человек узнал, что есть на белом свете журавль, который сбрасывает золотые перья, и они превращаются в золотые монеты.
Оставил человек свой дом и отправился на поиски этой невиданной птицы. Долго блуждал он по свету, но так и не встретил её. А когда вернулся домой, синица уже умерла. Кормить её было не ком у.
Вот как вышло: погнался человек за большим, меньшее потерял. Недаром говорят: не желай журавля в небе, а подержи хотя бы синицу в руках. Вот ты её и подержала.
– Да, только немного, – вздохнула Машенька.
– Ничего, – улыбнулся я. – Если хочешь, давай завтра сделаем кормушку, вывесим её на балконе, засыплем пшена, и прилетит твоя синичка.
– Давай, – оживилась дочка. – Только вот прилетит ли?
– Обязательно, – успокоил я её, погладив по голове. – Уж если побывала у