Часть первая
На подступах
Первая глава
Спор за святые места
Еще 1850 году принц-президент Франции Луи-Наполеон неожиданно для всех заявил, что отныне Франция будет покровительницей всей католической церкви в Турции. В Европе, зная, что сам Луи-Наполеон ни набожностью, ни тем более благочестием никогда не отличался, откровенно недоумевали – с чего бы это вдруг такая забота? Ответ, впрочем, лежал на поверхности – племянник жаждал славы своего великого дяди и искал повода с кем-нибудь подраться.
Пока о новой причуде принц-президента судачили в газетах, Наполеон произвел рокировку послов в Константинополе. Вместо умного, но прямодушного генерала Опика был назначен пройдоха и интриган маркиз Лавалетт. Отправляя нового посла в турецкие пределы, Наполеон сказал ему прямо:
– Ваша главная задача – спровоцировать конфликт русских с турками. Отныне вы мой личный агент-провокатор!
– Почту за честь! – раскланялся благородный маркиз.
Что ж порой и откровенные провокаторы считают себя людьми чести!
Прибыв на берега Сладких Вод, маркиз Лавалетт вручил свою верительную грамоту великому визирю Мехмет-Али-паше.
Наполеон III (Луи-Наполеон Бонапарт) въезжает в Париж
Спросив о самочувствии султана и ответив на вопрос о здоровье президента, Лавалетт сразу перешел к делу
– Вы обязаны гарантировать мне первенствующие права католиков на храмы в Иерусалиме и Вифлееме! – огорошил он Али-пашу.
– На чем же основаны ваши претензии? – рассеяно вопросил визирь, совершенно не понимая, о чем идет речь.
– На том, что крестоносцы еще в одиннадцатом веке завоевали Иерусалим!
– Мы со всем вниманием рассмотрим ваше предложение! – вздохнул Мехмет- Али-паша, никакого представления о крестоносцах не имевший.
– Не знаю, что там франки вычитали в своих книгах, но отдуваться за эту ученость придется нам! – проводив маркиза, высказался он в сердцах министру иностранных дел Фуад-эфенди.
В тот же день российскому послу Титову стало во всех деталях известно о встрече французского посла с султаном. Осведомители у него в диване имелись в достатке.
– Если Париж будет покровителем католиков и через них влиять на внутритурецкие дела, то кому, как не нам покровительствовать православным единоверцам! – здраво рассудил посол. – Наши попы ничуть римских не хуже! Тогда же Титов составил меморандум, в котором как дважды два доказал, что еще задолго до крестовых походов Иерусалимом владела греческая православная церковь. А в конце приписал, что сгоревшая сорок лет назад церковь гроба Господня, кстати, была отстроена на деньги православного, а не католического люда. Перечитав свое сочинение Титов остался доволен. Пришлепнул бумагу посольской печатью:
– А ну-ка попробуй теперь нас за рупь с полтиной!
Но и маркиз был не прост. Чтобы отбить наскоки Титова, Лавалетт незамедлительно вытащил на свет замшелый трактат 1740 года, в коем тогдашний султан обещал франкам свою помощь в защите католиков.
– Подумаешь, удивил! – посмеялся Титов и припечатал сверху французский трактат толстенным Кучук-Кайнарджийским мирным договором 1774 года, в котором уже другой султан черным по белому клялся России дать привилегии православным во всех святых местах Высокой Порты.
Так начался совершенно надуманный и никчемный спор о церкви, приведший, в конце концов, к весьма нешуточным последствиям. Пока же и Лавалетту, и Титову было совершенно ясно, что дело вовсе не в вопросах веры, а в борьбе за влияние на Турцию, но оба играли по указанным им правилам.
Тем временем, турецкие законники стряхнули с бумаг раскрошившийся сургуч и, почесав затылки, признали первенство российских бумаг над бумагами французскими.
Француз был посрамлен, и в какой-то момент казалось, что все еще можно решить полюбовно. Но тут внезапно для всех вмешался император Николай, прислав в Константинополь с собственноручным посланием князя Гагарина. Князь потребовал от султана незамедлительно принять его сторону.
– Зачем