Наблюдая, я увлекаюсь и сама не замечаю, как рождается новая история. Приходится хватать то, что под рукой: бумажные салфетки, красные кленовые листья, рекламные буклеты, которыми играет ветер – и тут же записывать новорожденную быль. Просто для того, чтобы она не превратилась в скисшую от времени и невнимания действительность. А потом, из обрывков мыслей и впечатлений, как бабочка из кокона, выныривает сказка. Скажу вам по секрету, у каждого из нас – она своя. Бывает так – прочтешь сказку, и все переворачивается с ног на голову, а бывает – пробежишь глазами пару строчек и все вдруг становиться на свои места и оказывается простым и понятным. Вот ради этих моментов и записываются истории. Чтобы не иссякали книги, которые выбирают нас.
Жила-была бабушка
Все называли ее бабушка Лу. Она была сухощава; глаза отливали зеленью свежескошенной травы; светлые, не седые, а жемчужно-белые волосы аккуратно струились по плечам и неизменно, даже зимой, были украшены желтой озерной лилией.
Где она брала эти цветы в центре города? а зимой?.. До ближайшего пруда от нашего дома хороших шесть-семь километров. Слава богу, умные люди городской транспорт придумали, а то даже не знаю, как бы бабушка Лу выкручивалась.
Сколько себя помню, она сидела возле нашего парадного на лавочке под высоченной елкой, приняв классическую позу английской королевы; смотрела вдаль; отвечала, только если ее окликали. В иные минуты создавалось впечатление, что она вообще никого и ничего не замечает.
Детьми мы часто сами начинали разговор. Мы все спорили: некоторым из нашей компании казалось, что бабушка Лу заколдованная принцесса, так и не дождавшаяся принца; другим, что она – волшебница, которая вот уже несколько столетий сидит без дела, ждет, но люди перестали верить в чудеса, поэтому занятий у волшебницы не осталось; были и такие в нашей шумной гоп-кампании, кто свято верил, что бабушка Лу вообще не бабушка вовсе, а ожившая фарфоровая статуэтка. Их версии правдоподобности добавляло то, что одевалась бабушка Лу всегда в какие-то невероятные костюмы. Краем уха мы слышали от взрослых, что лет десять назад, она работала костюмершей в театре и все, что списывалось за негодностью, бабушка Лу якобы забирала домой, восстанавливала, а потом носила – зарплаты-то у костюмерш невысокие. Но мы не верили взрослым. Ведь и грудному младенцу понятно, что у взрослых своя правда. И к тому же еще неправдивая какая-то. Так что версия о «фарфоровой статуэтке» долгое время и мне нравилась больше всего.
Я была очень дружна с бабушкой Лу, или вернее – она со мной.
Каждое лето, когда все нормальные дети уезжали в еще более теплые края, а я, благодаря вечно занятым родителям болталась по двору в одиночестве, бабушка Лу показывала мне город. Да не просто показывала. А рассказывала такооое… такооое…. Меня прямо-таки распирало желание рассказать обо всем своим друзьям, но я откуда-то знала, что этого нельзя делать ни в коем случае. Я знала, что если я все-таки когда-нибудь решусь нарушить обет молчания, то больше никогда не смогу гулять с бабушкой Лу по городу и слушать ее истории. Поэтому наши прогулки были и остались моей САМОЙ СТРАШНОЙ ТАЙНОЙ.
Однажды, резко остановившись посреди дороги, наклонившись к самому моему уху, бабушка Лу призналась: её – старшую дочь старшего водяного – изгнали из озера с позором и запретили раз и навсегда возвращаться назад, да не только в озеро, а вообще в какую-бы то ни было воду. По ее словам в юности она нежно любила нецензурные частушки, гимн Советского Союза, Варшавянку, пионерские песни и прочие шедевры коммунистического искусства и распевала их на своем русалочьем языке день и ночь, чем вызвала гнев не только отца, но и других водяных. Впрочем, ее подружки – русалки поддерживали Лу, хоть и тайно. Такое время было. Даже русалок проняло.
Бабушка Лу рассказала мне и то, что ветер левого берега приходится внучатым племянником ветру правого берега и не меньше трех раз в год старший правобережный ветер берет своего младшего коллегу и отправляется путешествовать по Европе. День-другой без ветров городу только на руку: такие уж ветра – непоседливые соседи.
Бабушка Лу показала мне подъезд, в котором живет призрак черного кота. Того самого, который вдохновил Михаила Афанасьевича. И звали его так же – Бегемот. По ее словам привидение Бегемота не пугает жильцов, напротив – бережет подъезд от непрошенных гостей и ловит духи умерших не своей смертью крыс и мышей. Очень полезный призрак, одним словом.
Однажды бабушка Лу, сделав неопределенный жест рукой, приблизительно в сторону Владимирской горки, сказала задумчиво:
– А ведь погода-то нелетная…
– В каком смысле? – переспросила я, совершенно сбитая с толку.
– В том смысле, что всякие уважающие себя драконы должны сидеть в норе и не высовываться.
– Какие драконы? – спросила я.
– Прозрачные, конечно же, – пожала плечами бабушка Лу так, будто речь шла о чем-то обыденном. –