– Чтоб все вернулись, мальчики!..
Через два дня, отбив зады, свернули у погранпункта с Чуйского тракта и прикатили в Юстыд.
Житье в Юстыде – скучное житье. Стругают ножны для ножей, плетут бичи кто разжился сыромятиной. Карты – на сигареты и сгущенку. Солнце – жара, тучи – холод: горы, обступили белками.
Ждали скот; подбирались в бригады. Сиверина чуждались (угрюм, на руку скор).
После завтрака, вытащив из палатки кочму, он дремал на припеке. Подсел Иван Третьяк, гуртоправ:
– Отдыхай. Отдыхай. Ты вот чо: в обед монголы коней пригонят. А нам послезавтра скот получать. Мысль понял?
Сиверин глаз не открыл. Иван сморщился, лысину потер: «Не брать тебя, дьявола… Да людей нет».
– В табуне все ничо кони давно взяты, – затолковал. – На первом пункте менять придется. А на чо? – там еще хужей оставлены, все первые связки забрали. Так что будем брать сегодня прямо с хошана. Они, конечно, за зиму от седла отвыкли; ничо… Зато выберем путевых коников. А коники нам по Уймону ой как понадобятся! Так что готовься… Присмотри себе. Злых не бойсь – обвыкнут…
На складе долго перекидывали седла. Пробовали уздечки. Завпунктом разводил руками.
Свалили в кучу у палаток.
– Чо, коней сегодня берете?..
– Третьяк у монголов брать будет. Хитрый… Лучших отберет.
Пригнали заполдень. Кони разнорослые, разномастные. Двое монголов с костистыми барабанного дубления лицами, кратко выкрикивая, заправили в хошан. Сделали счетку. Они расписались в фактурах. Поев на кухне и угостившись сигаретами, расправили по седлам затертые вельветовые халаты и неспешной рысью поскакали обратно.
Мужики, покуривая, расселись по изгороди. Третьяк с Колькой Милосердовым полезли в хошан. Пытались веревкой, держа за концы, отжать какого к краю. Кони беспокоились, не подпускали.
– В рукав давай! – велел Третьяк.
От узкого прохода кони шарахались. Третьяк и Милосердов сторонились опасливо. С изгороди советовали. Не выдержав, несколько спрыгнули помогать. Вывязивая сапоги, маша с гиком и высвистом, загнали в рукав. Зажатые меж жердей, кони бились, силясь повернуться. Всунули поперечины, перекрыв:
– Уф!.. Так…
Притянув веревками шеи, взнуздали, поостерегаясь. Наложили седла; застегнули подпруги.
– Выводи…
Первый, крутобокий пеган, пошел послушно у Кольки Милосердова. Дался погладить, схрупал сухарь. Колька, ухарски щурясь, чинарь в зубах, вдел стремя – пеган прянул – уже в седле Колька натянул повод, конь метнулся было и встал, раз-другой передернув кожей.
Пустил шагом. Дал рысь.
– Нормальная рысь, – решили сообща.
Галоп. Покрутил на месте.
– Есть один!..
Второй, коренастый гнедок, Кольку сбросил раз, – и сам ждал поодаль.
– Жизнь-то страховал хоть, Колька?
– Шустрый, язви его!..
Поймали быстро. Камчой вытянули – понимает за что.
– Порядок. Это он так… сам с испугу, отвык.
Со скотоимпортским табуном подоспел Юрка-конюх.
– К этим давай. Легче брать будет.
Яшка, высокий вороной жеребец, в жжении ярой крови ходил боком, отгораживая своих.
– Знакомятся!..
Рыжий сухой монгол доставал кобылиц, кружась обнюхивая и фыркая. Яшка прижал уши и двинулся грудью. Рыжий увернул – Яшка заступил путь.
– Делай, Яшка!
– Счас вло-омит!..
– Так чужого, не подпускай!..
Надвинулись, тесня. Рыжий жал. Яшка взбил копытами, сверкая оскалом. Рыжий с маху клацнул зубами по морде. Вздыбились, сцепляясь и ударяя ногами. Копыта сталкивались деревянным стуком.
Яшка, моложе и злее, набрасывался. Слитные формы вели черным блеском. Монгол, сух и костист, некованый, скупо уклонялся. Грызлись, забрасываясь и сипя. С завороченных губ пена принималась алым.
Яшка вприкус затер гриву у холки. Рыжий вывернулся и лягнул сбоку, впечатал в брюхо. Яшка сбился, ловя упор. Рыжий скользнул вдоль, закусил репицу у корня.
Юрка-конюх бичом щелкнул, достал… Без толку:
– Изуродует Яшку, сука!.. – заматерился Юрка.
Визжа от боли резко, Яшка вздернулся и тупнул передними в крестец. Рыжий ломко осел, прянул. Закрутились, вскидываясь и припадая передом, придыхая. Мотая и сталкиваясь мордами, затесывали резцами.
На изгороди, заслоняясь от солнца, ссыпаясь в их приближении, захваченно толкались и указывали.
Кровенея отверзнутой каймой глаз, сходились вдыбки, дробили и секли копытами. Уши Яшки мокли, измечены. В напряжении он стал уставать. С затяжкой шарахаясь из вязкой грязи, приседая на вздрагивающих ногах, хрипел с захлебом. Воротясь, кидал задом. Рыжий, щерясь злобно, хватал с боков.
– Эге,