Внизу, вдоль самой реки, тянулась тонкая пешеходная дорожка; местами переходила в призрак дорожки, затем появлялась снова. Впрочем, по ней никто не ходил. Автомобильная дорога шла по холмам, через лес. Все интересное было вверху: вид как на открытке, милая компания, идея костра с шашлыками.
Они приехали на двух Москвичах, вишневом и оранжевом. Оранжевый принадлежал Пашке, крутому мальчику с богатырскими плечами и усами а-ля старые цирковые силачи. В правом усе несвоевременный проблеск седины – мементо мори. С Пашкой приехал давний, хотя и не близкий друг Валерий. Бывают вполне дружеские отношения, когда друзья держатся на расстоянии; на расстоянии километров, месяцев между встречами, поверхностных фраз. И все равно, дружба глубока.
Есть слишком много видов дружбы, чтобы объединять их в одном затасканном слове. Пашка жил один, на окраине, любил рыбалку до странности (в детстве было то же самое), знал о рыбалке все и всем делился. Раза два они выезжали вдвоем с Валерием и Валерий не поймал просто ничего, хотя и следовал дружеским советам.
Был еще слабознакомый Гена, взятый по причине наличия второго Москвича. Остальные – трое девочек, наловленных специально к случаю. С девочками повезло: именно тот баланс распутства и скромности, которого не хватает большинству. Большинство соскальзывает с этой грани.
Днем Валерий продемонстрировал свое умение удить рыбу (вышло впервые в жизни), попрыгал в воду с дерева и побоксировал с Пашкой. Последнее – с закономерным исходом.
Школьные друзья, они с третьего класса все делали вместе.
Вместе записались на гобой, вместе бросили, вместе влюбились в пятом в какую-то старшую Нэллю, вместе записались на бокс.
Года через два Валерий бросил бокс и занялся музыкой. Пашка продолжал заниматься и где-то даже выступал, хотя и не выигрывал ничего.
К вечеру все успели накупаться, напрыгаться в воду, нацеловаться невзначай и обменяться данными о себе. Пришло время шашлыков. Хотя разжигать костры было строго запрещено очередным грозным объявлением по радио, полянка над песчаным обрывом была полностью выжжена. Не взяв большого греха на душу, они разложили новый костер. Ветви навалили на высоко спиленный смолистый пенек. Стало тихо с потрескиванием – особенный, насыщенный покой, который бывает только в приречном лесу у костра. Никто толком не умел готовить.
Костер прогорел быстро, шашлыков не получилось. Начинало темнеть. Темнота собиралась пока только в лесу; небо над рекой продолжало сиять.
Через дорогу, метрах в ста, горел еще один костер. Там гуляли четверо или пятеро. Гуляли во всю, что-то праздновали. Орали, дрались и выглядели довольно буйно.
Девочки слегка побаивались, но расслаблялись, взглянув на Пашку. Пашка несокрушим, как памятник вождю.
Пожалуй, пора уезжать. Маленький праздник закончился.
Еще полчаса и все. Никто не хотел одеваться, хотя комары настаивали. Хотелось еще потянуть время.
Трое чужих отошли от костра. Валерий сразу поймал их взглядом и вел без большого удовольствия. Впереди шел мальчишка в белых штанах и белой майке, очень молодой и очень пьяный. Все трое подошли, остановились, постояли и, не говоря ни слова, пошли назад. Пашка привстал.
– Не обращай внимания, – сказал Валерий, – просто напились, со всеми бывает. Ты их знаешь?
Пашка не ответил.
Прошло еще минут пять. Теперь шел только один – тот, в белых штанах. Он обошел вокруг костра и снова ничего не сказал. Он только пялился на девочек.
– Ну? – сказала Юлька, – че надо?
Остальные промолчали.
Пашка привстал снова.
– Не обращай внимания, – сказал Валерий, – пусть уходит.
Мальчик в белых штанах ушел.
Гена начал говорить что-то насчет хамства, и заметно было, что он любит поговорить.
Пашка встал и направился в сторону чужого костра. Он был почти трезв и, похоже, шел с самыми вежливыми намерениями.
Впрочем, кто его знает, он всегда заводился неожиданно.
Он быстро вернулся, и его лицо было злым.
– Ну все, – точно заметила Юлька, – пора уходить.
Она поднялась и начала натягивать полосатую юбку. Под юбку надела брючки; они ей совсем не шли – цветом и формой напоминали двух дождевых червей.
Мальчик в белых штанах пришел в третий раз. Опять ни слова не говоря, он стал у костра (а костер уже из прозрачного стал плотным оранжевым светом – скоро ночь), расстегнул пуговицу и стал мочиться в огонь. Девушки его ничуть не смущали. Закончив процедуру, он заявил:
– Я тут главный. Я тут живу.
Его язык заплетался.
Пока все приходили в себя, подошел еще один, постарше и повыше ростом. Похоже, он был еще не пьян. Его глаза смотрели внимательно, с тем выражением, с которым смотрят на знакомых.
– Ребята, вы его извините, – сказал он. – Но у него сегодня