За окном в сгущающихся сумерках неподвижно повисла серая ненастная мгла – то ли туман, то ли потерявшая высоту и опустившаяся на город туча. Она накрыла дома, как сырой десантный купол, и сверкающие неровными россыпями освещенных окон высотные здания напоминали флотилию океанских лайнеров, пробирающихся через неприветливые северные воды тропой «Титаника». Асфальт мокро лоснился, повсюду тускло блестели рябые от дождя лужи, и оконное стекло тоже было рябым от осевших на нем капель. Немногочисленные деревья, которым удалось выжить в этом отравленном, загазованном аду, почти облетели, вытоптанные газоны вокруг них были пестрыми от мертвых листьев. С высоты двенадцатого этажа эти листья походили на обыкновенный мусор, которого на газонах тоже хватало; высота и расстояние скрадывали скорость, и бегущие по улице машины с включенными по случаю плохой видимости фарами отсюда напоминали медлительных насекомых.
Кофе был выпит, сигарета выкурена почти до фильтра. Баклан сполоснул и поставил в сушилку кружку, опорожнил пепельницу в мусорное ведро и тоже вымыл – тщательно, до скрипа, поскольку не переваривал свинства в любых его проявлениях и не утратил привитой армией любви к чистоте и порядку. Он огляделся, но больше убирать было нечего. Тесная кухонька, обставленная немногочисленной мебелью мафусаилова века, вряд ли украсила бы собой обложку глянцевого журнала, но зато сверкала чистотой. Все стояло, лежало и висело на своих, раз и навсегда отведенных местах, на горизонтальных поверхностях не усматривалось ни пылинки, ни пятнышка, а старенький потертый линолеум выглядел прямо-таки стерильным, хоть ты его на стол вместо скатерти стели.
Убедившись, что на кухне царит столь милый его сердцу порядок, Баклан отправился приводить в порядок себя. Зеркало в ванной отразило круглую смешливую физиономию, которая за последние годы стала уже не такой круглой и смешливой, как прежде, и обтянутый старым тельником крепкий торс, еще хранящий следы летнего загара. На левом трицепсе синела поблекшая татуировка с парашютами, крыльями и автоматом Калашникова – творение татарина Рената Назмутдинова по кличке Орда, убитого пулей снайпера под Гудермесом. Татуировка на правом плече была намного новее и качественней; сделанная в столичном тату-салоне, она изображала ныряющего баклана – птицу, название которой стало для Георгия Лугового вторым именем.
Луговой был человек не особенно осторожный и абсолютно не дипломатичный. Даже то, каким образом он приобрел и сохранил за собой свою кличку, говорило о его неосторожности. Еще в учебке, когда стало известно, что назавтра их ожидает прыжок с вертолета в воду, курсант Луговой во всеуслышание объявил, что это испытание ему нипочем, потому что он ныряет, как баклан. «Ну, прыгай, баклан», – сказал через двенадцать часов сержант, подталкивая оробевшего курсанта к открытой двери, за которой ревел и свистел рассекаемый винтами воздух. С тех пор прозвище прилипло намертво – зубами не оторвешь. Впрочем, Баклан