Вот уже месяц я носил звание «стрелка-контролера» вневедомственной охраны одного из районов Москвы. На деле же работал вахтером в закрытых на лето техникумах, малолюдных складских помещениях или неприметных учреждениях. Все мои труды состояли в том, чтобы день просидеть или ночь продержаться. После смены, за которую платили 5 советских рублей, меня сменял другой «стрелок». Чаще других приходила Эльвира Филипповна – дородная дама с обиженным лицом и туманным прошлым, которая начинала разговор с доверительного признания, что она происходит из польской дворянской семьи, а заканчивала неизменной просьбой одолжить ей червонец до получки. Настырнее нее был только наш бригадир Алексей Германович, называвший себя «морским волком на пенсии». Он любил приходить к подчиненным с проверкой в самое неожиданное для них время, и, дымя в лицо «Беломором», распекать тех, кого не сразу находил на своем посту. На жалкий лепет оправданья бригадир отвечал полной понимания людских слабостей улыбкой: плавали – знаем.
Однажды в июльский субботний вечер я дежурил, лежа на диване в одной конторе, и грезил о том времени, когда обзаведусь кандидатской степенью, зарплатой доцента и женой-красавицей. Находясь в сладком дурмане, я вдруг вспомнил, что забыл поздравить с днем рождения Вячеслава Несторовича, под руководством которого второй год корпел над диссертацией о переселении племени ютов в Британию. Зная мнительный характер шефа, я спешно набрал его номер, уповая на то, что он скрывается от жары на подмосковной даче, недоступной для телефонных звонков. Вопреки моим заботам о его здоровье, на другом конце линии мне ответил знакомый глуховатый голос. Сухо поблагодарив за поспешные слова запоздалого поздравления, наставник тут же занялся моим воспитанием. «Что вы себе позволяете, – раздраженно бросил он, – не выходя на связь со своим научным руководителем? У меня для вас есть задание, которое вы должны выполнить со всей ответственностью». И не терпящим возражения тоном шеф потребовал, чтобы завтра в 10 утра я был у него на квартире.
На другой день я едва не проехал нужную остановку, заглядевшись на светловолосую девушку в алой блузке и синей юбке, талию которой охватывал модный в том сезоне пояс из желтых металлических колец. Со вздохом проводив ее взглядом, я поспешил к подъезду новой «высотки», в которой Вячеслав Несторович проживал со своей третьей женой на Юго-западе Москвы. Поднявшись на идущем с натугой лифте, я позвонил в указанную мне квартиру, и дверь открыла женщина в домашнем халате. Супруга моего шефа была дамой средних лет, с еще красивым, но уже утомленным жизнью лицом, которая не сразу поняла, кто я такой и зачем пришел. Разрешив с моей помощью этот вопрос, она громко произнесла: «Вячик, это к тебе!», – и неясно указав мне путь, скрылась в ванной комнате. Я минуту постоял в раздумьях, пока не услышал оклик шефа, который расслабленно-повелительным голосом призывал меня к себе. Когда я вошел в его кабинет, мне открылась незабываемая картина.
В центре комнаты, в окружении шкафов и стеллажей, полных книг, журналов и папок, на кресле восседал Вячеслав Несторович с высокой думой на челе и мокрым полотенцем в руке. Мой руководитель был еще нестарый человек, с мускулистым телом и волевым лицом, мужественность которого скрадывали роговые очки с толстыми стеклами и зачес длинной жидкой пряди на раннюю плешь. Душу Вячеслава Несторовича раздирало противоречие между честолюбивым стремлением оставить след в мировой науке и необоримым влечением к крепким напиткам, отчего на его лице застыло выражение тоскливого беспокойства. Как двуликий Янус он мог быть и душой компании, умевшей очаровать смелостью суждений молодых сотрудниц и студентов старших курсов, и склочным субъектом, который ввязывался в пустые ссоры с коллегами и по мелочам тиранил своих аспирантов. Но историк он был от Бога, и если бы пагубная склонность не помешала ему закончить многолетний труд по эволюции общины у рипуарских франков, он стал бы если не академиком, то членкором.
При виде меня шеф отбросил полотенце в сторону и заговорил властным и тихим голосом, по привычке закинув руку за голову:
– Я вызвал вас, чтобы сообщить приятное известие. Из отдела редких книг Ленинской библиотеки нам доставили артефакт – латинскую рукопись неизвестного автора. В сопроводительном письме сказано, что она была найдена в 45-м чуть ли не в личной библиотеке Розенберга. 40 лет у архивистов не доходили до нее руки, пока не было принято решение вернуть ее с прочими раритетами в ГДР. Только тут музейные работники спохватились,