Веер. Артем Семенов

биновым цветом.

      А эта шея! Сейчас она похожа на кусок сухого дерева.

      А что случилось с грудью? Некогда налитая и упругая, она висела теперь сморщенными мешками, напоминая пару старых пустых кошельков.

      Эти ноги, самые стройные в Лангедоке, с годами превратились в блёклые палки, опутанные узлами вен.

      Ах, молодость! Сколько она дала и сколько теперь забирает с помощью воспоминаний. Как терзает сердце, которое не раз вспыхивало от страсти, наливая чистое лицо румянцем неги. Графиню покинули все, когда старость своей неумолимой рукой постучалась в храм ее прекрасного тела. Она уже никого не привлекала. Все эти молодые повесы, с лихо закрученными усами, теперь желали только ее денег. Бедный граф де Шанти! Как он был прав, когда говорил ей о неизбежных страданиях, которые принесут годы. Как будут притворяться все эти юные франты, припадая к ее сморщенной руке, при этом внутри содрогаясь от отвращения.

      Теперь граф лежит в фамильном склепе и слова его сбываются. Насколько была она легкомысленна в свои молодые годы, когда не помня себя от страсти пускалась во все тяжкие, не стесняясь своего доброго мужа. А он любил ее. Любил по-настоящему. Эта привязанность была болезненна. В его душе, попеременно, кипели ревность и обожание. Случались минуты, когда он готов был сомкнуть руки на шее своей жены, но взгляд ее больших черных глаз мгновенно подавлял всякий гнев и обманутый граф, в который раз, прощал ей очередную измену.

      Марион сидела перед зеркалом, из которого на нее взирала ужасная старуха с плохими зубами и глубокими морщинами, напоминающие пересохшие поймы рек. Она снова вздохнула. Жизнь подходит к концу. Раньше ей казалось, что она всегда будет молодой. Старость представлялась графине какой-то необозримо далекой и несуществующей. Это было то, что случалось с другими; сама же она останется цветущей и юной особой навсегда. Но проза жизни была неумолима. Из зеркала смотрела старая развалина, у которой даже не осталось слез, чтобы пролить их по случаю безрадостного заката жизни. Все высыхало в этом теле. Даже душа.

      Графиня схватила черепаховый гребень и с ненавистью швырнула его в зеркало. Стекло треснуло, добавив ее отражению дополнительные морщины.

      В опочивальню, привлеченная шумом, вошла служанка и спросила госпожу, что стряслось. Графиня тяжело обернулась и уставилась на нее покрасневшими глазами. Это снова напомнило ей утраченную молодость.

      Насколько же Катрин была свежа! В каждом движении ее кипела энергия. Жизненные соки питали молодое тело. Марион и подумать не могла, что когда-нибудь станет завидовать служанкам.

      – Все хорошо, Катрин,– ответила графиня,– я уронила гребень.

      – Я пришлю Люка, чтобы он принёс вам новое зеркало.

      – Перед обедом я хочу прогуляться.