– Да-да?
Воздух застрял в легких, на лбу выступила испарина. От низкого глубокого голоса по спине пробежали мурашки.
Я подавил вздох и повторил:
– Кафедра мольфаров1, Павел Константинович.
Он кивнул, протянул руку и еще раз посмотрел на мои документы. Отчаянно скучающий взгляд. На миг показалось, что я сижу на глыбе изо льда, а просторный кабинет заполнило морозное дыхание зимы.
– Ходатайство, значит. Андрей Григорьевич Чугайстрин.
Четко, смакуя каждое слово, будто пробуя на вкус.
– Да, – подтвердил я.
– Ну что ж…
Время замерло. Боязно было пошевелиться. Вдруг откажет?
– Посмотрим-посмотрим, – размеренно произнес он, будто вколачивая каждым слогом гвозди. – Пока испытательный срок – месяц, а там… У нас середина года, будете вникать по ходу дела.
Он выдвинул ящик стола, достал коробку из зеленого змеевика. Я затаил дыхание, следя за его действиями. Невольно отметил, что пальцы Вий-Совяцкого неожиданно длинные и гибкие, а ногти слишком грубые. Больше даже на когти похожи, чего уж там.
Он тем временем вытащил пятиугольную печать, подозрительно смахивавшую на пентаграмму, и шлепнул на пропускной лист.
– Пройдите к секретарю, она вас оформит.
Я еле удержался, чтоб не вскочить. Во-первых, за два часа собеседования из меня чуть не вытряхнули душу, во-вторых… просто не верилось.
– Я… принят? – голос на удивление прозвучал ровно.
Он пристально посмотрел на меня, потом чуть прищурился.
– Идите к секретарю, Андрей Григорьевич. Не задерживайте, будьте любезны.
– Да, конечно, – пробормотал я, спешно сгребая документы.
Вий-Совяцкий по-прежнему смотрел на меня, будто изучал новое насекомое, внезапно влезшее на его стол и нарушившее идеальный порядок.
– Вы идите, Андрей Григорьевич. Идите.
Оказавшись в коридоре, возле массивной двери с табличкой «Вий-Совяцкий Павел Константинович, ректор ПНУМ», я смог кое-как прийти в себя. До сих пор не верилось: я прошел собеседование. При этом ректор не такое уж чудовище, как о нем рассказывали. Хоть и приятного мало.
Мимо пробежала мертвенно-бледная девчонка, удерживая в руках светящийся красный шар. За ней промчались двое старшекурсников, чудом не столкнувшиеся со мной.
– Где здесь секретарь? – успел я крикнуть.
– На второй этаж, первая дверь слева, – бросил один из них, не оглядываясь.
Что ж, сейчас занятия. Поищем самостоятельно.
Поднявшись по широкой лестнице, я нырнул в темный коридор. В воздухе стоял еле уловимый запах хвои и мяты. Интересно, это мольфары стараются? Вряд ли кому-то еще в голову придет экспериментировать с этими ароматами. Все же лес – больше их парафия. Однако принюхавшись, понял, что экспериментаторы перестарались – отчетливо слышался запах гари. Качнув головой, я подошел к секретарской двери и постучал. Из кабинета доносился пронзительный женский голос, но меня явно не слышали. Постучал еще раз, взгляд упал на табличку «Языкатая Х.Х., секретарь».
Осторожно опустив ручку, я заглянул:
– Разрешите?
Кабинет не уступал по размерам ректорскому, но оказался настолько захламлен, что стоять было практически негде. Везде стопки бумаг, папки, на столе три телефона, по двум сразу говорила худая пожилая женщина. За ее спиной высился приоткрытый шкаф, из которого выглядывали пальто и… метла.
Женщина только стрельнула в меня черными глазами и кивнула. Убрала за ухо темную прядь, выбившуюся из стянутых в пучок волос, и снова застрекотала на такой скорости, что вообще не разобрать, о чем речь.
Метла вдруг с тихим шорохом съехала вниз и стукнулась о пол. Секретарь подпрыгнула от неожиданности.
– Перезвоните через час! – рявкнула она сразу в две трубки и с грохотом положила их на аппараты. – Слушаю вас.
Последнее относилось ко мне, поэтому я тут же протянул ей бумаги. Она нахмурилась, быстро пересмотрела все листы.
– Так-так, точно мольфарское?
– Да, именно, – подтвердил я, стараясь сказать это как можно спокойнее.
Она принялась что-то выписывать на продолговатом бланке.
– Хорошо. Значит, сейчас заселитесь в общежитие. Сегодня уже ваших распустили, знакомиться с группой будете завтра в полдевятого. Сосед ваш Ткачук, правда…
Дверь распахнулась, смерчем в кабинет влетел худенький мужчина в измазанной куртке. Взлохмаченный и возбужденный. Озадаченный и даже испуганный, словно черт, попавший в монастырь.
– Хвеся Харлампиевна, караул! Спасайте, голубушка! Эти дармоеды совсем обнаглели, весь этаж мне попортили! Я их и так, и этак, а толку никакого!
– Злыдни, – не отрываясь от бумаг, сообщила она.
– Что? – в один голос переспросили мы вместе