Выпивал. И даже контролировал себя и наутро не похмелялся. Но в конечном итоге, так или иначе, срывался. И тогда «снова – здорово». Опять рожа в зеркале и решение бросить пить с этого же утра, но сначала… Я похмелялся, но ни сто, ни двести грамм уже не останавливали меня. Нет, я не напивался сразу же «до изумления». Пил вялотекуще, так что даже моя многовнимательная жена не обращала на меня особого внимания. Запах сбивал закусками с укропом и петрушкой, а иногда специальными таблетками.
Пил потихонечку, полегонечку день, два в неделю. Потом три, четыре дня. В итоге – запой. По утрам стало появляться гадкое, противное чувство. Вроде никого не обворовал, не убил, не зарезал, а настроение такое, что глаза стыдно на кого-либо поднять. Кошки на душе скребут так, что от нее только клочья во все стороны летят. Как здесь не выпить? Как не похмелиться?
… Дни трезвения становились все более короткими, запои – более длинными и жестокими. В конце концов дело дошло до алкогольной эпилепсии. Не похмеляться я уже не мог и бросить пить самостоятельно тоже не мог. Обозревание синюшной рожи в зеркале не помогало. Когда после очередного запоя вновь случилась эпилепсия, многотерпеливая жена отвела меня к врачу-наркологу. Я не сопротивлялся. Жить-то хотелось. Ведь при похмельях стало ощущаться… дыхание смерти.
И вот стали меня лечить. Капельницами, уколами, таблетками. Помогало. Недели на две. Иногда на месяц. Но это уже было особым достижением. Потом опять появлялись мысли: не пора ли расслабиться. Что я? Совсем безвольный, что ли, человек? Не смогу себя проконтролировать, что ли? Да и в конце концов, сколько можно чувствовать себя ущербным, подавленным и угрюмым? Сколько можно находиться в депрессии, гнетущей душу, как тяжеленное чугунное надгробие?
В то время я уже имел понятие о Библии и даже мыслил некоторыми цитатами из нее. Например, из Псалтири: Вино веселит сердце человека. Знал также, что первое чудо, которое сотворил Христос, это чудо превращения воды в вино для свадебного веселья.
«Значит, дело не в вине – думал я. – Дело в его злоупотреблении и в том, что я пью водку, а не вино или, например, пиво».
Стал пить вино и пиво. На замечания о том, что любой алкоголь – враг человека, отшучивался: «Вот потому я и возлюбил его. Ведь в Библии сказано: ”Возлюби врага своего“».
Я пил, но контролировал себя. Больше ведра не пил…
Похмелье стало еще страшнее. Каждое утро казалось, что я вот-вот умру. Как потом выяснилось, это было не просто ощущение смерти. Это была надвигающаяся реальность. И потому я похмелялся. Чтобы не умереть. И, быть может, правильно делал. В первой стадии алкоголизма еще возможно перенести ломку без принятия дозы. Ломало, конечно, меня, трясло, но не до предсмертных судорог. А при второй стадии некоторые врачи даже советуют хоть немного похмеляться, иначе может случиться или инфаркт, или инсульт, или остановка сердца от сердечной недостаточности.
Многочувствующая жена интуитивно понимала это и даже покупала мне немного спиртного для похмелки. А когда не покупала, я всеми правдами, а чаще неправдами – обманом, ложью и даже воровством – находил средства на водку.
Бывали даже весьма изощренные способы приобретения алкоголя. Впрочем, изощренность вообще характерна для алкозависимых. Например, мой знакомый писатель рассказывал, как однажды он зашел в кафе и попросил коньяка. Ему налили.
– Ой, извините, я оговорился, – сказал он бармену. – Поменяйте коньяк на равнозначное по стоимости количество водки.
Ему поменяли. Он выпил прямо у стойки и собрался уходить.
– Постойте, – вскричал бармен, – вы не заплатили за водку!
– Но я же обменял ее у вас на коньяк, – ответил он.
– Тогда вы не заплатили за коньяк!
– Но ведь я же не пил ваш коньяк…
Пока бармен, не зная, что ответить, хлопал глазами, находчивый писатель с достоинством удалился.
Однажды, похмеленный, находясь в благодушном настроении, я читал своей многоскорбной жене поучение: «Доброе слово жене, у которой муж пьяница».
«Скорбишь ты на горькую долю свою? А между тем – разве счастлив в своем пьянстве беспробудном твой несчастный муж? Разве не страдает он душой, не терзается в совести? Разве не выносит он болезненных мук в самом теле своем, водкой отравленном? Может быть, его душа мучится больше твоей, у тебя хоть совесть спокойна, а он…»
И текли и текли у меня по лицу горючие слезы. Я ли плакал, вино ли плакало – не разберешь. И слетело с меня обманное благодушие. Ведь я понимал, что завтра вновь начну пить, обманывать, воровать и жестоко мучиться в предсмертных судорогах.
Это был тупик. Бросить пить